Исаак Башевис-Зингер - День исполнения желаний: Рассказы о мальчике, выросшем в Варшаве

Сойдя с поезда, мы наняли дрожки, запряженные серой лошадью. Когда повозка въехала на Пражский мост, взрослые объяснили мне, что река внизу — та же самая Висла, что течет и в Радзимине. Неужели Висла такая длинная? Я впервые увидел лодки и корабли. Один пароходик свистел и ворчал так громко, что я невольно заткнул уши. На палубе другого играл оркестр. Медные инструменты так блестели на солнце, что глаза слепило.

Едва мы переехали мост, как появилось новое чудо — памятник королю Сигизмунду. Три каменных существа, полулюди, полурыбы, пили воду из громадных каменных чаш. Я было хотел спросить, что это, да не успел и рта раскрыть, как появились новые диковины. Огромные дома выстраивались в ряд, образуя улицы. В витринах магазинов красовались куклы, они казались почти живыми. Шляпы женщин, прогуливавшихся по тротуарам, были украшены вишнями, персиками, сливами и виноградом. Лица некоторых скрывали вуали. Я приметил мужчин в цилиндрах, у многих в руках — трости с серебряными набалдашниками.

То и дело нам встречались трамваи, в одни были впряжены лошади, другие — удивительное дело — ехали сами. Сестра объяснила мне, что они движутся «на электричестве». Во все глаза таращился я на конного полицейского, на пожарного в медной каске и повозки, катившие на покрытых резиновыми шинами колесах. Пробегавшие мимо лошади высоко задирали головы, хвосты их были коротко острижены. Наш извозчик был в синей куртке и кепке с блестящим козырьком. Он говорил на идише и охотно показывал нам, провинциалам, разные варшавские достопримечательности.

Я испытывал одновременно и восторг, и робость. Каким маленьким казался я себе в сравнении с этим огромным бурлящим миром! Всякий раз когда дрожки поворачивали, небо поворачивалось следом, и от бесчисленных поворотов мозги в моей голове тоже вертелись, словно орех в скорлупе.

И как нам найти отца? А как мы разыщем брата и повозку с мебелью? Но взрослые, похоже, знали ответы на все вопросы. Пока я, маленький мальчик, сидел на дрожках, вцепившись, чтобы не упасть, в руку сестры, они обо всем позаботились.

— Вот и Крохмальная, — вдруг объявил извозчик.

Здесь дома казались еще выше. Грязная улица была полна народа. Толчея, крики, суета — почти как на пожаре, что случился у нас в Радзимине пару недель тому назад. Я решил было, что и в Варшаве тоже попал на пожар. Мальчишки с гиканьем и свистом наскакивали друг на дружку. Девочки заливисто смеялись. Сгущались сумерки. Прошел мужчина с факелом на длинном шесте, он зажигал уличные фонари. Женщины торговали всякой всячиной. Из труб тянулись дымки. Дрожки остановились у ворот в один из дворов, и я увидел моего брата Иошуа. Повозка с мебелью приехала раньше нас.

Мама спросила, где отец.

— Ушел на вечернюю молитву, — ответил Иошуа.

— Горе мне, этот город сущий бедлам! — волновалась мама.

— Просто улица разгульная, — объяснил брат.

— И почему этим людям дома не сидится? — удивлялась мама.

Мы прошли в ворота и зашли в наш дом. По лестнице меня вели за руку. Я никогда прежде не поднимался по лестнице: шагать со ступеньки на ступеньку было интересно и одновременно страшно.

На лестничной площадке нас встретила незнакомая женщина и сразу запричитала:

— Так это вы жена раввина? Горе-то какое, Боже мой, вас обокрали, ничегошеньки не осталось… Чума побери грабителей, пусть черный огонь прожжет их нутро! Едва ваши пожитки сгрузили, они на них набросились и все растащили. Отец небесный, за такое их самих на кладбище стащить мало.

— Как же ты не доглядел?! — напустилась мать на брата.

— За всеми разве усмотришь! Начнешь с одним препираться, а десять других в это время все и разворуют.

— Хоть постель-то осталась?

— Что-то осталось, — пробормотал брат.

— Дожили: и среди евреев воры завелись!

— Там были и неевреи тоже…

Мы открыли дверь и оказались в кухне, стены которой были выкрашены розовой краской. Затем мы прошли в большую комнату с окном и балконом. Я не утерпел и выскочил на балкон. Удивительное ощущение: ты одновременно и дома, и на улице! Внизу кружила толпа. В вышине, над крышами домов, протянулась узкая полоска неба, там виднелась луна, желтая, словно латунная. Во всех окнах тускло светили лампы. Я прищурил глаза, и от каждой лампы протянулись во все стороны волшебные лучи. Внезапно шум усилился. Откуда ни возьмись появился пожарный на лошади. Его каска словно огнем горела.

Мальчишки принялись кричать:

— Верховой, верховой!

Позже я узнал, что на этой улице частенько подшучивали над пожарными. Их то и дело вызывали без повода, когда никакого пожара и в помине не было. Поэтому пожарные, наученные горьким опытом, взяли за правило высылать сначала одного всадника — на разведку. Но на этот раз тревога оказалась настоящей. Из окна на верхнем этаже соседнего дома валили клубы дыма и летели искры. Люди высыпали на балконы. На улицу въехали конные подводы. С них соскакивали пожарные и с топорами в руках бежали к дому, и тянули за собой шланги и лестницы. Полицейские с шашками наголо разгоняли толпу зевак.

Сестра зажгла в нашей квартире керосиновую лампу. Мама принялась разбирать уцелевшие пожитки.

— Господи, все украли, — вздыхала она.

Уцелела лишь кое-какая мебель, да и та была сломана.

Наше новое жилище пахло краской и скипидаром. Из соседних квартир долетало чье-то пение. Брат объяснил, что это — граммофоны. Где-то, почти как в синагоге, пел кантор; слышался девичий смех и женская брань, но это не были звуки реальной жизни. Все голоса исторгали огромные граммофонные трубы. Брат уже знал, кто изобрел это чудо: Эдисон из Америки.

— Как же могут трубы петь и говорить? — недоумевала мама.

— Сначала вы говорите в них, а потом они повторяют то, что вы сказали, — объяснил Иошуа.

— Но как?

— При помощи магнита…

— Это все электричество, — вставила сестра.

— Надо укладывать детей спать, — наконец решила мама.

Меня раздели, я не сопротивлялся: слишком устал. Едва меня уложили в кровать, я сразу заснул. А когда открыл глаза, комната была залита солнечным светом. Пол блестел как новый. Я вышел на балкон. Та самая улица, которая вчера была окутана густым мраком, теперь лучилась от солнца. В лавках толпились покупатели. Мужчины, зажав под мышкой свернутые талесы, спешили на молитву. Уличные торговцы продавали хлеб, из корзин торчали булки и длинные батоны, а еще они предлагали копченую селедку, отварной горох, коричневую фасоль, яблоки, груши, сливы. Какой-то мальчишка гнал по улице стаю индюшек. Птицы пытались разбежаться, но он семенил рядом и ловко подгонял их прутом, не давая улизнуть.