Ференц Мора - Волшебная шубейка

Когда всё это великое множество народу оказалось в сборе, господин учитель выстроил нас в шеренгу возле дальновида, уставившегося своим круглым глазом в звёздное небо. Учитель объяснил, как с прибором обращаться, а затем, ещё раз заглянув в дальновид, снял с головы шляпу.

— Луну так хорошо видно, что можно с нею за руку здороваться. Ну, кто хочет заглянуть в него первым?

— Цёткень самый старый. Он раньше нас всех в рай угодит, пусть он и смотрит, — выразил своё мнение цыган.

А сапожник топтался возле устройства, позволяющего заглянуть на небеса, и дрожал как осиновый листок.

— Вы замёрзли, мастер? — сказал ему господин учитель.

Но я-то знал, что сапожный доктор дрожит оттого, что думает: сейчас он увидит на самой яркой звезде своего сыночка Габри.

Цёткень так долго смотрел в телескоп, что волнение его понемногу улеглось, и он, слегка разочарованный, сказал:

— Сколько там золотых гвоздочков для подковок!

Вторым знакомился с небесным сводом Дюри Месси. Его мнение было таким:

— М-да-а, Подайка. придётся нам с тобой порядком пошагать, чтобы всё это алмазное поле обойти, когда мы с тобой там, наверху, сторожить начнём!

Цыган Барон недолго вглядывался в небесные дали. Поспешно отпрянув от телескопа, он заявил, перестав даже шепелявить на цыганский манер:

— Давай мне поросёнка, а то я в эту чёртову трубу смотреть не согласен! Глаза выгорят, если на звезду медвежью долго глядеть. Так и печёт, хоть сало на ней жарь!

Зато тётушка Мальвинка никак не могла налюбоваться небесными звёздочками. Весь вечер она только и повторяла:

— Вот не знала, что всё небушко расшито такими перламутровыми пуговками. Очень даже элегантно.

А матушка только сказала:

— Если бы моя Бурёнка столько молока давала мне, сколько на этом Млечном Пути понапрасну расплескали, я бы своего сыночка давно в шелка да бархаты нарядила вместо его дрянного полушубка.

А «дрянной полушубок» вдруг сделался мне таким тесным, что, пока до меня черёд дошёл в дальновид смотреть, я уже ни жив ни мёртв был. И нужно ли тут удивляться, что я ничего в него так и не разглядел!

— Красиво, Гергё?

— Красиво, — промолвил я, крутя винт наводки на резкость. Увы, ничего, кроме беззвёздной мглы, я не видел.

— Наведи дальновид на Луну, — велел мне господин учитель.

Я робко дотронулся до трубы рукой. Она была холоднее льда и всё же жгла как огонь.

— Ну, как теперь? Видишь на поверхности луны моря, каналы, горы?

Но перед моим взором по-прежнему простиралось только чёрное море беспросветной, беззвёздной тьмы. Сердце моё задрожало: значит, недостоин я видеть ни луны, ни звёзд. И лишь через силу я выдавил из себя:

— Ви-и-и-жу.

Господин наставник мягко отодвинул меня от телескопа.

— Ладно, оставь немного и на завтра. Теперь он ведь твой! Можешь забавляться когда вздумается. А сейчас марш в тёплую постель! Видишь, зубом на зуб не попадаешь. Мы тут пока сами полюбуемся небом через твой дальновид.

Я послушно отправился в дом, в душе довольный, что дальновид остаётся на улице и мне не придётся ночевать с ним под одной крышей. Но во сне он всё же явился ко мне. Угрожающе вытянул свою длинную трубу, а ноги изогнул цифрой «четыре» и ну отплясывать на мне чардаш!

Первое, что я увидел, проснувшись на другой день утром, был дальновид. Тётя Мальвинка поставила его у моего изголовья, чтобы утром он сразу же попал мне на глаза. Бедняжка думала, что для меня теперь нет ничего милее на свете.

Зимнее солнце уже смотрело в окно, и его лучи заглядывали прямо в телескоп, отчего его выпуклый глаз светился и горел как живой.

— Ну, как, обманщик Гергё, жалкий лгунишка, что будешь ты теперь делать? — сверлил он меня своим взглядом.

— Что? Ничего особенного, просто отнесу тебя Посошку, — смело ответил я на его укоряющий взор.

Стеклянный глаз дальновида посмотрел на меня приветливее, словно одобряя моё решение.

— Давай, парень, вот это доброе будет дело.

И он заиграл всеми цветами радуги, и всё вокруг стало таким радостным и весёлым.

Шубейку мне и надевать не пришлось, она буквально сама взлетела мне на плечи, мягкая, как ласковое объятие.

— Знала я, Гергёшка, что ты хороший мальчик. — шептала она.

Но одно дело — иметь доброе намерение, другое — его осуществить. У тёти Мальвинки я не мог спросить совета, потому что, пока я проснулся, она уже, наверное, обежала полгорода, разнося по господским домам сшитые ею юбки да платья. Теперь её раньше вечера и не жди домой. Да она и не знала, как добраться до старого рудника, где жил со своим дедом Посошок.

Я выглянул в окно. На улице густыми, крупными хлопьями падал снег. Как же я побреду в такую страшную непогоду через сугробы, по непрохожим дорогам? А идти надо, чтобы поскорее вручить телескоп Посошку.

«Постой, ведь дедушка Петер может мне сказать, как к ним идти!» — вдруг мелькнуло у меня в голове.

И я помчался на шахту, не обращая внимания на сердитый мороз. Дедушку Петера я нашёл быстро, но встретил он меня неприветливо.

Он был озабочен, что уже которую неделю подряд машины работают впустую: в шахту откуда-то беспрерывно поступает рудничный газ. Сиди и трясись от страха: одна неосторожная искорка, и «дрозд» разнесёт в пух и прах весь рудник.

— Полетим мы тогда все по воздуху, как рождественские ангелочки! Только шуму будет чуть побольше, — насупив брови, мрачно пошутил старый горняк. — Так что давай, малец, отсюда! Детям тут нечего делать!

Всё же я успел сказать дедушке Петеру, зачем я, собственно, пожаловал: что я и сам бы полетел как ветер на старый рудник, да вот дороги туда не знаю.

— Эй, малый, на большое дерево ты топором замахиваешься, — пристально посмотрел на меня бывалый забойщик. — Что ты забыл на старом руднике?

— Хочу проведать Пети Палишока, — смущённо отвечал я. — Подарок ему вручить.

Дедушка Петер сразу подобрел:

— A-а, маленькому хромому Пети! Это другое дело. Бог тебе в помощь. Видишь, вон идёт узенькая тропинка?

— Не вижу я ничего, кроме снега.

— Ладно, тогда те большие тополя видишь?

Тополя я видел. Будто растопыренные пальцы, торчали они из снежных сугробов.

— Вдоль тополей иди прямо к лесу. Там, на опушке, повернёшь направо и дойдёшь до старого цементного завода. Оттуда уже видно чёрное каменное распятие и заброшенный рудник. Там остановись и погромче покличь. Либо медведь, либо медвежонок — кто-нибудь да выйдет из берлоги на твой зов.