Ференц Мора - Волшебная шубейка

Вот штольня сделала ещё один поворот, и ветер больно хлестнул меня по лицу, как плетью-треххвосткой. Но и эти его удары были мне всё равно что щекотание цветочных лепестков. Я вдохнул в себя полные лёгкие ветра и прыжками кинулся вперёд. Я уже знал, что всего несколько шагов отделяют меня от выхода на поверхность.

«Ну что, Гергё, выпустил тебя Лиходей на свободу?!»

И только успел я так подумать, как снова полетел куда-то вниз, да так здорово кувыркаясь, что Сила-Цинтула весь пожелтел бы от зависти. На этот раз лететь мне пришлось не очень долго. И упал я на что-то мягкое. Пощупал вокруг себя — снег. На снегу лежу! Ветер вроде бы гудит, а я не чувствую. Значит, это у меня в голове гудит. Смотрю вверх: звёзды что начищенные медные пуговицы надо мной горят. Ну, слава богу! Выбрался наконец-то под ясное небо. И не только звёзды сияют, а и снег вокруг тоже искрится. Это тебе не то что под землёй, во мраке пробираться. Присмотревшись получше, я понял, что угодил в какую-то большую яму. Яма глубокая, с краями крутыми, заснеженная. Как выбраться из неё, не знаю. Будь это днём, я, наверное, нашёл бы путь наверх. И даже при луне отыскал бы какой-нибудь корень, чтобы, за него уцепившись, выкарабкаться. Но пока я под землёй странствовал, звёздный пастушок далеко убежал по млечным лугам, может, уже и за край неба скрылся.

Вот и сижу я в яме, как божья коровка, угодившая в пустую кружку — по осени, во время сбора винограда. Но мало-помалу пригляделся к темноте, вижу: точно напротив лаза, из которого я в яму свалился, такая же дырища на белом снежном покрове чернеется. Побрёл я по глубокому снегу — он мне аж по шею! — к другой пещере. Край её был невысоко от дна ямы, смог я до него вскарабкаться. Думаю про себя: «Хоть ночь на сухом проведу, всё не в снегу лежать». И не стал я далеко вглубь забираться, а у самого выхода примостился. Сел спиной к каменной стене, а глаза уж сами слипаются. И такая одолела меня усталость, что не чувствовал я больше ни холода, ни голода, ни страха. Одно у меня желание было — покрепче уснуть. А о том, что могу вконец окоченеть, я даже и не подумал. Так, наверное, и случилось бы, если бы я сквозь сон чей-то голос не услышал.

— Ну, не надо плакать, барашек мой!

«Ого! — сразу навострил я уши, а глаза сами собой открылись. — Опять камни заговорили. Ну, теперь я до конца дослушаю, о чём они беседуют, не стану им мешать!»

— Я тебе постельку постелю… — ласково продолжал прежний голос. Между прочим, он звучал как обычный, человеческий.

Теперь уже и сон пропал у меня, вместо него овладело мною любопытство. Приник я к земле и осторожно в глубь пещеры пополз. Совсем немного и прополз, и тут снова всё тот же голос слышу, а луч света прямо в глаза мне бьёт. Отпрянул я назад, за выступ скалы, к земле припал. Потому как теперь я уж точно знал, что это за голос и что за свет. Хозяин рудника голос подаёт и свет от его лампы исходит!

Спасибо дедушке Петеру, что он заранее мне всё объяснил. Хорошо, что я теперь знаю, чем задобрить всесильного Хозяина недр. Достав из кармана большую краюху хлеба, я перекинул её через выступ скалы. Такого сдобного хлебушка он, наверное, не ел с того дня, как отрастил свою бороду в восемь аршин длиной. Только бы он побыстрее нашёл мой подарок!

Ну, как видно, нашёл, старый. Потому что немного погодя всё тот же голос попросил:

— Эй, Хозяин, Хозяин, может, и сальца немного подкинешь?

Только теперь, заслышав его голос, я рот от удивления разинул. Ведь это же никакого не Хозяина голос, а колдуна Кюшмёди! Старый чудак сам думает, что это я — Хозяин недр. Значит, правильно я шёл. Это и есть логово Кюшмёди! Ну, Гергё, теперь держись!

Ни одна гусеница не могла бы сравниться со мной, когда ловко и совершенно бесшумно выполз я на животе из-за выступа скалы.

Ещё миг, и я за порогом, в доме Кюшмёди. Правда, это был необыкновенный дом: без окон, без дверей и потому без порога, небольшая пещера, чуть защищённая от снега и ветров тем самым каменным выступом, за которым я и лежал. Оказывается, луна не зашла ещё, это её луч и ослепил меня. И сейчас в её свете я мог разглядеть всё убогое убранство пещеры. В глубине пещеры, на подстилке, из сухого мха, лежал больной Пети Посошок. Изголовьем ему служила стопка учебников. Ноги прикрывал драный-предраный тулуп старого Кюшмёди. А подле бедняги, опустившись на колени, — сам Кюшмёди. Раздевшись до рубашки. Он прятал за спиной краюху хлеба. Моего хлеба, что я на долю Хозяина недр с собой из дому захватил.

Только в ту минуту мне и в голову не пришёл никакой Хозяин. Я даже сразу забыл, что всю ночь проплутал по штольням да штрекам старого рудника. Сейчас я видел только, что приятель мой лежит больной, мертвенно-бледный, из глаз слёзы градом катятся, а этот старый плут от него кусок хлеба за спиной прячет. Наверняка сам слопать собирается! Как когда-то, когда я ещё маленьким был, он и мой ужин сожрал.

Тут мною овладела такая злость, что я, схватив увесистый камень, уже хотел запустить им в жадину колдуна. Но в это время Кюшмёди снова заговорил, и его слова остудили мой гнев:

— Смотри, барашек мой, вот ты всё твердишь, что нет никакого Хозяина, что всё это глупые россказни? А взгляни-ка, что он дал нам. Теперь веришь в него?

И Кюшмёди протянул Посошку хлебную краюшку. Мой приятель жадно схватил хлеб в руку.

— Хлебушек! Настоящий хлеб, дедушка?

— Да ещё какой настоящий! — закивал старик большой, лохматой головой. — Каравай, когда мне его Хозяин дал, ещё тёплый был. И говорит мне: «Кто этого хлеба отведает, крепче каменной скалы сделается». Ешь, ешь, ягнёночек мой!

Маленький Пети откусил от краюшки разок, да тут же выронил хлеб: так у него руки ослабели.

— Ладно, погоди, я тебе сам по кусочку в рот класть буду, — сказал Кюшмёди. И такой жалобный голос у него был, что подобного я ещё не слыхивал никогда. Стыдно мне стало, и камень сам у меня из руки вывалился.

А Посошок ел у него из рук, глотал хлеб не жуя, целиком, как голодный стрижонок. Но потом вдруг отстранил руку Кюшмёди и говорит:

— А ты сам-то, дедушка? Хватит уж мне! Теперь и ты поешь. Ведь уж сколько дней со мной вместе голодаешь!

— Я голодаю? — засмеялся колдун, да так добродушно, что и меня обманул своей весёлостью. — Если знать хочешь, Хозяин недр до тех пор не отпускал меня, пока я при нём половину каравая не умял. Наелся так, что чуть не лопнул.

— Хорошо, дедушка, — успокоился Пети Посошок. — Если ты уже сыт, тогда я ещё немножко поем. Этот хлебушек не такой, какой ты из жмыха да из желудёвой муки печёшь.

— А ты ешь, ешь, барашек мой ненаглядный! — подбадривал его счастливый старик, — Вот увидишь, мы с тобой скоро всё время одними калачами будем питаться. Вот только до сокровищ доберёмся. Ты же знаешь, что я уже напал на их след.