Лев Квин - Семьдесят неизвестных

— Да, подфартило, — говорю. — Такая ребятня шкодливая, только пакостить и понимают, а тут взяли и помогли — чудеса!

— Ничего они не шкодливые, — почему-то полез он в бутылку. — Ребята как ребята. Даже хорошие ребята.

— Опять ты со мной споришь! Ну, поспорь, поспорь! Я ведь их, сорванцов, совсем не знаю.

— Во-во! Всё так про них… А то, что с ними тут летом, как школа кончится, никто заняться не желает, — у кого об этом голова болит? Вот они и выдумывают сами, что могут. А потом вы ругаетесь — шкодливые!

— Ох, гляжу, и умелец ты языком молоть! Тебе слово — ты десять поперёк. Вроде не я, а ты больше моего на свете прожил. Всё знаешь, всё понимаешь. Смех!

Ничего он на это мне не сказал. Обождал я немного, потом спрашиваю с подковыркой:

— Что скис? Вышли все твои козыри?

— Ничего не вышли.

— Давай, давай!

— Нет уж! Скажешь вам, а вы опять: помолчи, когда старший разговаривает. А я вам всё-таки докажу.

— Как, интересно?

— Увидите.

И всё — больше ни слова до самого дома…

В обед добрались мы до совхоза. Сгрузил я сено — и домой. И поверите — почти сутки спал.

Встал — и сразу собираться.

— Куда? — ворчит старуха. — Куда опять, неугомонный? Ведь выходной тебе дали.

— Выходной делу не помеха.

И в контору совхоза.

— Давай, — говорю, — Иван Викентьевич, мне чижика на обучение. Сделаю из него классного шофёра.

— А это что? — Он показывает мне моё заявление. — Твоя рука?

— Моя. И от заявления своего я не отказываюсь. Б. Кротова мне не надо, пусть его кто другой учит. А я того чижика обучать хочу, с которым за сеном ездил.

— Понравился?

— Добрый паренёк, хотя язычок длинноват и прихвастнуть не прочь, — ну, да нынче все они такие, молодые. А вообще ничего, будет человеком.

— Фамилия как?

— Вот фамилии не спросил, Иван Викентьевич… А звать Славой.

— Как же я его в приказ без фамилии, а, Михалыч?.. Ладно, встретишь — спроси. Потом мне скажешь.

И смеётся. Чего смеётся, спрашивается? Ну, пусть дал я промашку. Так с кем не бывает! Что же здесь смешного?

Стал искать чижика. Нигде не найду. Словно сквозь землю провалился. Потом дня через два только узнал: услали его куда-то с поручением.

А ещё сколько-то там дней прошло — опять лежал мой путь через Николаевскую западню. И опять дождь. Хоть небольшой, а всё-таки. Западня есть западня.

Еду потихоньку и удивляюсь — ни одной машины застрявшей не видно.

Везёт сегодня нашему брату!

И вдруг смотрю — чижик мой! Стоит среди ребят.

Торможу:

— Эй, Слава!

А ребятня обрадовалась, налетела.

— Седьмой, седьмой! — кричат. — Сейчас мы вам поможем, дядя.

— Не надо, — говорю, — мне помогать. Я не застрял. Сам, по доброй воле стал.

Тут чижик подходит:

— Здравствуйте.

— Я его, понимаешь, по всему совхозу ищу, а он здесь. Что тут делаешь?

— Да вот, попросил в райкоме комсомола, чтобы послали сюда на время.

— Зачем?

Он смотрит на меня с улыбочкой.

Я сразу тот наш спор, в машине, вспомнил, всё понял. Вон ведь он какой, чижик!

— Ну и что? — спрашиваю, хотя и так уж для меня ясно. — Получается?

— Да вроде. Мы тут три команды ребят организовали, соревнование между ними. Кто больше машин застрявших выручит. И ещё дорогу чиним. Шофёры нам помогают. Пустые обратно едут, щебёнку сюда подвозят.

— Вас понял, — говорю. — Три машины щебёнки считай за мной. А время будет — ещё подкину. Сверх плана.

— Спасибо. Ну, я побегу, надо ещё мне с третьей командой разобраться.

— А что там, в третьей, стряслось?

— Комбинаторы! — смеётся. — Охота им в соревновании победить, так они вот что придумали: роют ямы под водой, а как попадётся машина — они выручать. Один шофёр даже благодарность им написал.

— Уж не рыжий ли у них там заводила, конопатый такой, нос пуговкой?

— Точно, он, — удивляется. — А вы откуда знаете?

— Да так, считай, не зря всё-таки свои полста на белом свете прожил…

Он попрощался, пошёл, и тут я вспомнил.

— Слава! — кричу ему вслед. — Фамилия мне твоя нужна. Обучаться у меня будешь. Говори, как фамилия.

— Кротов, — кричит в ответ.

— Как?! Кротов?!

— Ага.

— Так ты же Слава, а он Борис.

— Не Борис, а Бронислав. Сокращённо — Слава.

И только теперь я понял, почему директор совхоза Иван Викентьевич надо мной смеялся.

Этот день начался обилием света. Солнце было необыкновенно тёплым для конца ноября, и недавний, ещё не успевший почернеть снег быстро покрылся скользкой прозрачной корочкой, которая искрилась и радужно переливалась под яркими совсем по-весеннему лучами.

Девочки работали на ферме последний день. Они накормили свиней, сменили соломенную подстилку в клетках. Работа спорилась; животные слушались как никогда, и от этого, а может быть, оттого, что погода выдалась замечательная, песни не умолкали ни на минуту.

А потом, когда все дела были переделаны, они вышли к воротам, на солнышко, и, посматривая на дорогу, вилявшую между холмами, — по ней должны были прийти к ним на смену девочки из параллельного класса, — стали, хохоча, вспоминать, как две недели назад они неумёхами заявились сюда, на ферму; как боялись подойти к огромным, неповоротливым, как бегемоты, свиноматкам; как воевали с упрямым хряком Васькой, который никак не хотел выходить из своей клетки, а потом, выдворенный наконец общими усилиями с помощью палок, грозно скаля клыки, носился взад и вперёд словно угорелый и ни за что не давал загнать себя обратно. Только когда Света Добросердова, старшая их группы, со свойственной ей решимостью вспрыгнула на его круглую спину и так, верхом, как на лошади, проехалась по всему проходу, Васька вдруг покорился, стал смирным и, подчиняясь наезднику, тяжело протрусил в клетку.

И так они вспоминали и смеялись до тех пор, пока в глазах у Ии Суховой, самой маленькой и хрупкой из троих, вдруг не показались слёзы.

Света понимающе переглянулась с краснощёкой хохотуньей Верой Хилько.

— Ты что опять, Ийка? Неужели свинтусов этих покидать жалко?

— Не всех — поросяточек. — Ия виновато улыбалась сквозь слёзы. — Стиляжечек моих. Кто их теперь ячменём жареным баловать будет?

Поросяток этих Ия сама приняла у заболевшей свиноматки со странной кличкой «Стиляга», сама выходила их; и теперь они, окрепшие и голосистые, носились за ней, как собачонки, кучной стайкой, выпрашивая подачки. Позади всех бегал, ковыляя, хроменький, со сбитым копытцем на задней ножке.

— Какая драма! — Света, словно утешая, легко притянула подругу к своей груди — она была выше Ии на полголовы. — Но не всё потеряно, ещё натютюшкаешься с ними. Окончишь школу, поступишь сюда, на ферму. К тому времени они подрастут…