Анастасия Перфильева - Далеко ли до Сайгатки?

— Дело такое, — сказал Спиря сиплым баском. — Со станции в сельсовет звонили. Лошадь чтоб выслать. За гражданкой.

— Знаю. Уже знаю. Плохо ты работаешь! — ответил строго Борис Матвеевич. — Пегого запряжёшь в таратайку и поедешь.

— Есть.

— Сейчас же поедешь, чтобы к полудню обернуться. Сена побольше в плетёнку подложи!

— Есть!

Спиря галопом, сдерживая вздувшуюся пузырём рубаху, побежал на конный двор.

Колхоз ещё только просыпался. У избы председателя возилась с овчиной его хозяйка. По всей Сайгатке разноголосо кричали петухи. Навстречу Спирьке от околицы вихрем опять неслась босоногая Ганька.

— Спирь, а Спирь! — издали кричала она.

— Чего ещё?

— Там, будто на разъезде, станции не доезжая, ещё девчонка какая-то загодя сошла! Тоже до Бориса Матвеевича справлялась! Так, может, и за ней лошадь надо?

— Кто сказал?

— Дяденька Кирилл. С шурфов мимо разъезда ехал, видел!

— Девчонка?

— Ага.

— Вера Аркадьевна знает?

— Ага.

Спирька молча повернул обратно к клубу.

Борис Матвеевич стоял теперь у крыльца и объяснял что-то высокому парню в клетчатой ковбойке, своему коллектору Анатолию Ивановичу Азбукину, которого все в Сайгатке звали просто Толя. Тот внимательно слушал, похлопывая ивовым прутиком длинные ноги в брезентовых сапогах.

— Дело такое… — сказал Спиря, подходя размашистым шагом, чтобы Борис Матвеевич не подумал, что он торопится. — На разъезде ещё одна сошла, до вас справлялась.

— Кто такая? Что за ерунда?

— Девчонка будто. Так, может, нужно чего?

— Обо мне? Девчонка? Ничего не понимаю!

— Батя с шурфов ехал, видел.

— Да, но почему же на разъезде? От разъезда сюда, правда, значительно ближе… Если это Варвара, они бы должны вместе… А-а, повздорили!

И Борис Матвеевич, откинул голову, громко, от души, расхохотался. Толя посмотрел на него, выставил большой кадык и тоже засмеялся.

— Уверен, что она… Пожалуй, вторую лошадь посылать придётся, э? — Борис Матвеевич озорно прищурился на Спирьку, потом на Толю и подмигнул обоим.

— Не придётся! — сказал Толя, вскидывая светлые выгоревшие волосы. — Если вы это о той решительной юной особе, которую час назад встретил наш буровой мастер Кирилл, так она даже с ним не пожелала ехать. Расспросила дорогу к разведчикам, то есть к нам, и пошла сюда пешком.

— Варвара! — расхохотался опять Борис Матвеевич. — Голову даю на отсечение — она. Только интересуюсь, почему всё-таки с разъезда? Или приехала на другом поезде?

Варя шла по дороге медленно, с трудом удерживая обеими руками какую-то железную, диковинной формы коробку. Ботинки, связанные шнурками, болтались у неё через плечо.

У крайних от околицы ворот, возле дома с тремя черёмухами, Варя остановилась. Маленькая белоголовая девочка, захватив пальцами ног соломину, старательно поднимала её с земли, не спуская с Вари больших удивлённых глаз.

— Скажите, пожалуйста, эта самая и есть Сайгатка? — вежливо спросила Варя девочку.

— Шайгатка… — прошептала та и взяла рукой из поднятой ноги соломину.

— А скажите, пожалуйста, вы не знаете, старший геолог Борис Матвеевич Бурнаев, он где?

Девочка насупилась и ничего не ответила.

— Домка, а Домка… — яростно зашептал кто-то.

За забором под черёмухой появилась вторая девочка, постарше, с рыжей косичкой.

— Скажите, пожалуйста… — начала Варя, но та, что постарше, только стрельнула глазами и исчезла.

Маленькая стояла перед Варей, и по её испуганному лицу было видно, что она вот-вот заревёт.

— Ну что ты? — сказала Варя, наклоняясь. — Смотри, у меня есть свисток… — Она разжала руку и показала девочке чёрный обгрызенный свисток.

— Швишток… — прошептала маленькая.

В это время из калитки стремглав выбежала исчезнувшая девочка постарше. Маленькая просеменила и уткнулась ей в платье.

— Борис Матвеевич в поле уехали, Борис Матвеевич в клубе стоят, эвон-ка за оградкой, Борис Матвеевич уже лошадь на станцию за гражданкой выслали! — одним духом выпалила Ганя.

— В поле? — У Вари вытянулось лицо. — А скажите, пожалуйста, Вера Аркадьевна тоже в поле уехала?

— Не уехали. Вера Аркадьевна здесь в чулане спят. Они давеча только с поля вернулись.

— В чулане? Почему?

Девочка не ответила, тряхнула косицей и сообщила:

— Меня зовут Ганька. А вас?

— Меня Варя.

Обе с любопытством смотрели друг на друга.

— Знаете что? — спросила наконец Варя. — А можно мне к Вере Аркадьевне в этот самый чулан, или как он называется, пройти?

Там было прохладно, пахло черёмухой и только что скошенной травой. На земляном полу у ног Веры Аркадьевны были свалены грудой маленькие цветные мешочки с пробами.

— И ты, значит, так в весовой на Бирюлях и просидела до следующего поезда? — ахнула Вера Аркадьевна после того, как Варя рассказала ей всё.

Они сидели на сеннике, лежавшем прямо на полу, и солнце, пробираясь через закрытую ставню, скользило по распущенным волосам Веры Аркадьевны.

— Не просидела, — сказала Варя. — Я всё ходила и ходила, смотрела и смотрела. А потом вдруг приходит состав. Особого назначения, вне графика.

— Особого назначения?

— Да. За строительным лесом, очень срочный. Начальник и говорит: «Поедешь с ними. Они грузиться за Сарапулом будут, тебя и подбросят. Лесорубы — народ добрый». Я и села. Так весело было! Мы кашу гречневую варили…

— А почему же ты на разъезде сошла?

— Они сказали, отсюда к Сайгатке гораздо ближе. И потом… Если бабушка заругает, я ж сама дорогу нашла. И не так уж опоздала!

— Геро-ой… Бедная Ольга Васильевна! Ну, а это страшилище у тебя откуда? — Вера Аркадьевна, заплетая косу, показала на тёмную железную коробку.

— Это не страшилище, — обиделась Варя. — Это железнодорожный фонарь. С отражателем. Мне Иван Кузьмич на память подарил. А я ему… я ему…

— Что ты ему?

— Я ему — бидончик. Бабушкин, голубой.

— Ловко! — засмеялась Вера Аркадьевна. — А это что?

— А это свисток.

— Тоже Иван Кузьмич?

— Тоже. А ещё у меня ножик есть. Охотничий! Того самого, про которого бабушка рассказывала.

— Молодец. Представляю себе, как она беспокоилась, пока ты там по Бирюлям разгуливала!

— Нет, бабушка не беспокоилась. Ей ещё из Бирюлей сразу телеграмму дали, что я нашлась и еду со следующим поездом. Вера Аркадьевна, а мы вам старые карты везём! И записные книжки! Такие тетрадки.

— Знаю, уже знаю. «Чердаке сундуке…» Ну, пойдём, чудушка. Смотри, утро какое! — Она открыла ставню и распахнула окошко.

Дождь золотых лучей полился в чулан. Жёлтый подсолнух, повернув голову, заглядывал из огорода. Большой пушистый шмель с гудением тотчас забился о стекло.