Людмила Матвеева - Мы в пятом классе

— Я сейчас за Чарликом сбегаю, — сказала Людка.

Появилась Нина Алексеевна, у неё был непривычный вид в шубе и светлой меховой шапке.

— Куда? Наконец собрались, а ты опять бежишь? Не выдумывай.

— За одну минуту вернусь! — крикнула на бегу Людка и исчезла. Всё-таки Людка молодец. Нина Алексеевна не велит, а она всё равно убежала за Чарликом. Таня бы так, наверное, не смогла.

Колбасник притащил банку с тритонами.

— Колбасник! Чего ты тритонов приволок? — смеётся Оля. — Они же ничего не соображают, тритоны.

— Много ты знаешь! Тритон очень умный.

Максим рыжему хомяку в спинку дует ласково. Максим так любит животных, только ему мама не разрешает заводить никого. И Тане тоже не разрешает мама. Папа иногда почти соглашается на щенка, но последнее слово всегда за мамой. Она говорит:

«Я животных люблю, с удовольствием смотрю на чужих собак. А свою заводить — простите, не хочу. Мы все очень занятые люди, надо делать свои необходимые дела. А в игрушки играть — некогда. Всё».

— Построились все в ряд! — сказала Нина Алексеевна. — Быстрее! Человека задерживаем!

Мужчина с фотоаппаратом, которого Таня только теперь заметила, встал на скамейку. Он навёл на них объектив и сказал Оле:

— Олечка, возьми своего хомяка. Запечатлею вас вместе. А мальчик обойдётся без этой радости.

Оля взяла у Максима хомяка и опять встала в середину, рядом с Ниной Алексеевной.

— Папа, — капризно сказала Оля, — только ты щёлкни побыстрее. А то ты долго наводишь, и у меня делается каменное лицо. — Оля засмеялась. Как будто это очень смешно: такое прекрасное лицо, как у неё, может вдруг стать каменным, деревянным или оловянным.

Таня стоит с краю. Ей хотелось бы оказаться на снимке рядышком с Людкой, а Людки всё нет. И Серёжа со своими кошками почему-то не пришёл.

Таня с краю, такие, как она, всегда с краю, ей даже нравится быть не на виду. В середине пусть будет Оля. Она и оказалась в середине. Оксана тоже, у неё тоже хомяк. А во втором ряду Максим. Конечно, хорошо бы встать там, но этого Таня не может. Даже от самой мысли об этом ей делается неловко. Как будто и мысль, невысказанную, может кто-то услышать. Ничего, не так уж Максим далеко, всего через четыре человека и одну собаку, совсем маленького пинчера, которого принесла на руках Оля Горелова. Тихая, незаметная девочка, тихая чёрненькая гладкая собачка на тоненьких ножках.

Всё равно Таня и Максим будут сняты на одной фотографии. И Таня сможет в любое время на эту фотографию смотреть.

Прибежала запыхавшаяся Людка. Вот молодец, успела. Таня рада, что Людка успела. Подвинулась в сторону. Сейчас Людка вместе со своим лохматым Чарликом встанет с ней рядом. Потому что они подруги. У Чарлика глаз не видно, одни лохмы. Сейчас Людка подойдёт к Тане, Чарлик будет между ними, и Таня сможет даже положить ему руку на спину. Получится, что это Людкина собака и немного Танина. Потому что Таня и Людка — подруги.

— Правда, симпатичный? — спрашивает Людка. Она быстро встаёт в середину, рядом с Максимом. — Максим! Хочешь, клади руку ему на голову! А? Максим!

И Максим просиял. Он положил руку прямо на лохматую голову Чарлика. Сидит собака прямо у ноги Максима, а он улыбается. И Таня старается улыбнуться. Ей почему-то не хочется улыбаться. Но она сердито говорит себе: какая Люда молодчина. Не пожадничала. Настоящая подруга: знает, как Тане хочется сделать для Максима что-нибудь хорошее. Нет у Тани собаки, а то бы она с удовольствием дала Максиму сняться со своей собакой. То — если бы да кабы. А у Людки собака есть, и она сумела обрадовать Максима. Хорошая подруга Людка.

Олин папа сказал:

— Спокойно! Снимаю! Только вот ты, девочка, перейди во второй ряд. Ты высокая, так будет лучше.

Он показал на Таню. Она перешла во второй ряд, оказалась рядом с Колбасником. Он толкнул её и прошипел:

— Невеста без места.

Хихикнула Оля Савёлова, громко засмеялась Оксана.

— Тритон — это ящерица, — сказал Колбасник громко. — Только водяная. У него ручки как у человека.

И он выставил вперёд банку с тритонами. У них правда были ручки с растопыренными пальчиками. Всё равно тритоны Тане не нравились. Может быть, потому, что это были тритоны Колбасника. И вообще Тане вдруг совсем расхотелось фотографироваться, только уйти было неудобно.

— Ну и коллектив! — сердилась Нина Алексеевна. — Никакой организованности! Сказано — улыбнитесь, значит — улыбнитесь. В классе им смешинка в рот попадает. А здесь они специально сделают кислые лица. Что за дети! Это же фотография для стенда! Она будет висеть в Доме пионеров. Там открывается выставка «Мой четвероногий друг».

— Четвероногий? А как же канарейка? — спросила Лариса.

— Не задавай глупых вопросов, — сказала Нина Алексеевна.

Она улыбалась, потому что Олин папа опять сказал:

— Спокойно! Снимаю!

Он щёлкнул аппаратом несколько раз. Потом сказал:

— Всё. Снимки напечатаю через неделю.

Все стали расходиться.

Нина Алексеевна напомнила громко:

— Все слышали? Фотографии будут через неделю. Принесите деньги, по пятьдесят копеек. И никаких «забыл»!

Колбасник вдруг сказал Тане мирно:

— Раньше вся земля была заселена тритонами. Только большими, больше крокодила раз в семьдесят.

Унесли своих толстощёких хомяков Оля и Лариса. Унесла чёрненького пинчера Оля Горелова. Колбасник уволок своих тритонов.

— Вова! А почему не пришёл Серёжа? — спохватилась Нина Алексеевна.

— Он никак не мог, — ответил Вовка. — У него ухо болит.

— Знаю я ваши уши, — на всякий случай устало сказала учительница.

Все расхохотались. Таня стояла, краем глаза следила, куда пойдёт Максим. Может быть, он подойдёт к ней? Может быть, скажет что-нибудь? А Максим сидел на корточках перед Чарликом, гладил его. И Людка стояла рядом.

— Какая порода? — спросил Максим.

— Помесь терьера со шпицем.

— Дворняга, значит, — сказал Максим.

— Ничего подобного, — обиженно протянула Людка, — помесь терьера со шпицем.

— Славный, — мирно сказал Максим.

Он всё гладил Чарлика. Тане так хотелось подойти. Ну почему она не смогла подойти к ним? Людка — подруга, Максим — это Максим. Любой человек из класса мог подойти к нему, спросить что-нибудь. Любой. А Таня не могла. Все другие без сложностей. А Таня со сложностями. Поэтому ей так трудно.

Наконец решилась!

— Людка! Я пошла!

А Людка? Глянула через плечо, небрежно. Кто это там ей, Людке, мешает с человеком разговаривать? Не остановила, не сказала: «Подожди, Таня, вместе пойдём». Махнула рукой неопределённо — не то приветливо, не то равнодушно.

А Максим? Он треплет Чарлика за ухом.