Б. Травен - Поход в Страну Каоба

А Селсо, взвалив себе груз осла на плечи, бежал за караваном и с трудом догонял дона Поликарпо. Они вдвоем снова навьючивали животных, и караван тут же трогался в путь. А Селсо возвращался назад за своими вещами, которые он бросил на дороге, отправляясь на поиски удравшего осла.

Однако, пока они шли через джунгли, в характере Селсо продолжали происходить изменения. Когда он понял, что дон Поликарпо хочет вымотать из него все силы, и заметил, что торговец не столько устает, сколько ленится, Селсо стал себя вести по-другому.

Однажды, поднимаясь по крутой скалистой тропе, Селсо поскользнулся и упал вместе со своим тюком, да так неудачно, что вывихнул правую руку. Произошло это как раз на глазах у дона Поликарпо, и Селсо, вдруг изменив обычаю индейцев скрывать свои чувства, громко застонал, корчась от боли. Он не мог рубить ветки левой рукой, поэтому дону Поликарпо пришлось самому заняться заготовкой корма для ослов. Когда они навьючивали животных, Селсо только подавал ремни и веревки. А во время переходов Селсо взял за правило идти впереди, погоняя головного осла. Он утверждал, что так караван пойдет быстрее — ослы не отстанут от вожака. Когда у ослов, идущих позади Селсо, поклажа сползала со спины, их перевьючивал торговец с мальчиком-подручным. Если же груз съезжал под брюхо у осла, которого погонял Селсо, индеец останавливался и ждал, пока подойдет дон Поликарпо.

Такое разделение труда было явно не по душе дону Поликарпо. Вечером, когда они остановились на ночлег, дон Поликарпо сказал:

— Послушай, Селсо, ты и левой рукой сумеешь нарезать ветки. Ведь ты орудуешь левой не менее ловко, чем правой.

— Попробую, хозяин, — услужливо ответил Селсо.

Он углубился в джунгли и принес оттуда большую охапку свежих веток.

Но, когда они, поужинав, уселись у костра и закурили, Селсо, как бы невзначай, сказал:

— Право, хозяин, я не могу терять так много времени на дорогу. Ослы идут очень медленно, а мне надо поскорее доставить ящик с лекарством в Агуа-Асуль. Дон Аполинар изобьет меня, если я не доставлю в срок лекарство дону Эдуардо. Ведь на монтерии все рабочие лежат в лихорадке.

За эти три дня дон Поликарпо успел составить себе достаточно ясное представление о джунглях, поэтому он до смерти испугался, поняв, что Селсо может бросить его посреди пути. При одной мысли о том, что они могут расстаться — все равно, пойдет ли индеец вперед или отстанет, — торговец покрылся холодной испариной.

— Знаешь что, мучачо: давай-ка лучше съедим с тобой банку сардин, — сказал дон Поликарпо.

Он пододвинул к себе свой мешок и начал в нем рыться, пока не нашел коробку испанских сардин в масле. Во время странствий сардины были для него роскошью, которую он позволял себе лишь изредка, в дни особенно удачных дел. Но, кроме того, сардины были и аварийным запасом продовольствия, который торговец хранил на случай, если все продукты погибнут от дождей или от крыс. Мальчишка не помнил, чтобы дон Поликарпо когда-нибудь открыл сардины, хотя они всегда возили с собой не меньше шести коробок.

Мальчику дали полторы сардины и разрешили вылизать коробку. Остальные сардины и масло из коробки дон Поликарпо и Селсо поровну разделили между собой.

Торговец проделал дележ сардин столь торжественно и благоговейно, словно это был обряд святого причастия, и тем самым как бы признал Селсо равноправным товарищем на весь остаток пути. Торговец зашел так далеко в своем новом отношении к Селсо, что всякий раз, когда надо было подтащить тюк к костру или сделать еще что-нибудь, он поручал это мальчику.

— Сиди! — говорил он Селсо. — Мальчишка сам справится. Он и так ничего не делает, не зарабатывает даже на соль, которую съедает. Мы с тобой достаточно устали, а у него ноги молодые.

На следующий день в ответ на крик Селсо: «Хозяин, хозяин, Прието сбрасывает вьюк!» — дон Поликарпо поспешил к нему, помог укрепить поклажу и, когда караван снова двинулся в путь, сказал:

— Послушай, Селсо, называй меня просто сеньор. Так короче. Если у нас кончатся продукты, мы будем голодать вместе.

Караван добрался до первой монтерии, лежавшей на их пути, и дон Поликарпо за один день распродал все, что привез, все до нитки. Те самые товары, которые он в течение долгих недель возил с плантации на плантацию, из деревни в деревню, он сразу же сбыл, да еще с большим барышом.

Чтобы ослы не шли назад порожняком, дон Поликарпо купил по баснословно дешевым ценам меха. На них он надеялся также неплохо заработать. Быстро покончив с делами, дон Поликарпо стал ждать попутчиков. Он и сюда не хотел идти без сопровождения, а уж тем более не решался пуститься в обратный путь один.

Селсо расстался с доном Поликарпо на первой же монтерии. Ему предстоял еще двухдневный переход. Но и на этот раз ему не пришлось идти одному — несколько молодых индейцев как раз собирались отправиться на другую монтерию, и Селсо было с ними по пути.

Придя на эту монтерию, Селсо вручил пакет и ящик с лекарствами дону Эдуардо и получил всю причитавшуюся ему сумму сполна. Дон Эдуардо уплатил наличными, так как Селсо сказал ему, что не собирается в обратный путь и, значит, не сможет реализовать чек. Люди, уходящие с монтерии, независимо от того, кем они были — рабочими, служащими или торговцами, — предпочитали брать наличными лишь небольшую сумму, а остальное получить чеком на свое имя.

Даже торговцы, которые продавали здесь свои товары, обычно сдавали вырученные деньги в контору монтерии и брали взамен чек. Чек легче хранить, он именной, никто не пытается его украсть. Кроме того, наличные деньги — лишний груз, а любой путник — пешеход или всадник — всячески старается облегчить свою поклажу. Чеки, выданные на монтерии, принимались повсеместно наравне с деньгами, без всяких ограничений. Торговцы из маленьких городков платили за чеки иногда даже на один-два процента больше означенной суммы. Дело в том, что по дорогам рыскали шайки бандитов, и перевозить крупные суммы наличными в большие города и на железнодорожные станции было небезопасно. Страховать денежные отправления никто не брался. Поэтому, когда мелким торговцам надо было платить за полученные товары крупным торговым домам, им было очень удобно совершать эти расчеты при помощи чеков.

Селсо надеялся найти в Агуа-Асуль работу. Он пришел на монтерию вовсе не для того, чтобы доставить письмо, а для того, чтобы получить работу. Но как раз в те дни в Агуа-Асуль не требовалось рабочих. На этом участке весь ценный лес был уже вырублен. Директора монтерии, канадцы и шотландцы, вели переговоры с правительством о концессии на новую территорию, но переговоры продвигались крайне медленно. А до окончательного разрешения этого вопроса не могли вестись никакие работы, и, следовательно, монтерия не могла нанимать лесорубов; сплавщики, в которых здесь нуждались, чтобы в период дождей обеспечить сплав огромных запасов красного дерева, были уже набраны. Монтерия Агуа-Асуль пользовалась особой репутацией: она слыла единственной монтерией, где к рабочему относились как к человеку — конечно, в той мере, в какой это вообще возможно на монтерии. Если и на этой монтерии поступали порой бесчеловечно, то обычно не по вине управляющих, а по вине объективных обстоятельств, изменить или смягчить которые они были не в силах. Эти обстоятельства определялись прежде всего тем, что красное дерево растет только в диких, далеких джунглях. Если бы вблизи этих участков проходили железнодорожная ветка или автомобильное шоссе, то на месте джунглей давно бы простирались обработанные поля. Чем дальше находится участок от современного производства, тем более непроходимы джунгли и тем лучше растет там красное дерево.