Александр Власов - Верхний этаж

Часа полтора провозился он в «бытовке». Несколько раз перестирал носки и даже высушил их утюгом. Потом принялся за ботинки и навел такой лоск, какого не было на них и в день покупки.

Полотенце, как и все постельное белье, регулярно обменивалось в общежитии на чистое, но Семен выстирал и полотенце. Не сидеть же в «бытовке» без дела — изредка забегавшим сюда ребятам это могло показаться странным.

Когда он разложил сырое полотенце на гладильной доске и провел по нему сердито зашипевшим утюгом, во дворе появился завхоз. Обращаясь к кому-то, он вытянул руку в сторону старого кирпичного склада. Потом показалась Зоя. Держась за руль, она шла рядом с мотоциклом и подталкивала его вперед. Крыша склада была с большим навесом. Под него она и поставила свой ИЖ.

Не радость испытал Семен, увидев, что все идет по его плану. Ему опять стало страшно. Почудилось даже, что Зоя, сняв с головы шлем и повесив его на мотоцикл, смотрит прямо на него, на Семена. Смотрит какими-то понимающими и чуть насмешливыми глазами, словно заранее знает, что должно произойти.

Прижав руку к нервно задергавшейся щеке, Семен скомкал сырое полотенце и выбежал из «бытовки».

Спал Семен хорошо. Переволновался за день и как лег в постель, так и не шелохнулся ни разу. И снов никаких не видел. Проснулся — в комнате темно, в общежитии и на улице тихо. Но чувствовал Семен, что его час настал. У него хватило духу усмехнуться и пошутить: «Последнее дело Шерлока Холмса!» Он чуть не повторил вслух слово «последнее» — так оно грело ему душу.

Одевшись без единого шороха, он проверил не выпал ли из кармана хитро изогнутый гвоздь, приготовленный загодя, и через окно вылез наружу. Вчерашний снег весь превратился в слякоть, и Семен досадливо крякнул: мокрый асфальт не позволит ехать с большой скоростью.

Безлюдной улицей, держась на всякий случай поближе к стенам общежития и училища, он добрался до железной ограды двора. Замок на воротах Семен видел всего один раз, да и то издали, но этого было для него вполне достаточно. Просунув руку за металлическую створку ворот, он нащупал замок и уверенно ввел в него изогнутый гвоздь. Щелкнув, дужка высвободилась, и Семен вошел во двор. Он не торопился. Поспешишь — обязательно допустишь какой-нибудь промах.

Подойдя к мотоциклу, Семен позволил себе постоять и подумать. Возник совершенно непредвиденный вопрос: что делать со шлемом? Передать его Сороконогу как дополнительный трофей? Не-ет! Уж этого он не дождется! Ехать без шлема тоже нельзя — гаишники могут остановить, что Семена не устраивало. Значит, надо надеть шлем, но как с ним вернуться в училище? Могут заметить! И Семен решил к своему долгу за мотоцикл приплюсовать и стоимость шлема, а его, подъезжая к тринадцатому километру, забросить в кусты.

Здесь же, около склада, Семен в темноте на ощупь отыскал разомкнутые вчера провода и соединил их. Подчиняясь опытной руке, мотоцикл послушно покатился к воротам. Семен закрыл замок и терпеливо отшагал рядом с ИЖем два квартала. Только тут, вдали от училища, он сел на мотоцикл и включил мотор.

Навстречу попался первый трамвай, потом такси обогнало Семена. Он ехал осторожно, потому что дорога становилась все более скользкой. Подул холодный предрассветный ветер, и мокрый асфальт быстро покрылся тонкой пленкой льда. Но только в первые минуты внимание Семена было целиком поглощено управлением мотоцикла. Вскоре глаза и руки продолжали делать свое дело, а мысли переключились на другое.

Сегодня Семен искал оправдания своему поступку. Он не хотел снова почувствовать себя вором. Ну какой он вор, если выплатит все деньги? Были бы они в кармане, он сейчас же выложил бы их Зое. Но их нет у него, он отдаст их позже. Получается, что он не ворует мотоцикл, а как бы покупает его в рассрочку. И пусть ИЖ немного подержанный — Семен заплатит за него как за совсем новый! И за шлем заплатит!.. К тому же Зоя, как и Иннокентий Гаврилович, представлялась Семену человеком, для которого не все сводится к собственному маленькому благополучию. Да она, может, и сама отдала бы мотоцикл, если бы Семен сказал ей, что под угрозой жизнь его матери.

Это были очень приятные, успокоительные рассуждения. Они чуть ли не целиком оправдывали его. Но вдруг до сознания Семена дошло, что все утешительные мысли разлетелись бы в прах, если бы вместо Иннокентия Гавриловича и Зои были бы другие люди — хуже, черствее. Тогда Семен не осмелился бы позвонить директору и, наверно, не увел бы мотоцикл, потому что не рассчитывал бы на чью-то доброту и не надеялся на пощаду. Выходило так, что он причиняет зло тем, кого считает хорошими людьми.

Впереди прорезались огни поста ГАИ, и Семен, не додумав до конца мысль, которая показалась ему самой важной, приготовился к проезду мимо опасного места. Здесь его могли остановить и задержать. Повода для этого вроде ее с было. В глубоком шлеме, длинный не по возрасту и костистый, Семен выглядел лет на девятнадцать. И мотоциклом он владел безупречно, но мало ли что вздумается гаишникам. Один из них стоял с жезлом на обочине дороги, другой сидел в стеклянном фонаре будки.

Метров за сто до поста Семен, как и положено, сбросил газ. Волнение все-таки дало себя знать. Он проехал мимо гаишников на слишком малой скорости. Дежуривший снаружи милиционер даже подумал, что мотоциклист собирается остановиться около него — спросить что-нибудь. Но Семен, не останавливаясь, прополз мимо поста, а миновав его, резко рванулся вперед.

«Гололедица, а он так газует!» — подумал сидевший в будке милиционер и крикнул второму:

— Не пьяный?

— Не похоже… Но просигналить можно.

Они знали, что навстречу мотоциклисту идет милицейская машина. Пост ГАИ связался с ней по рации.

К общим рассуждениям о своем поступке Семен больше не возвращался. Близилась встреча с Сороконогом. Надо было придумать, как заручиться самым твердым обещанием, что теперь он оставит его в покое. Но понимал Семен, что нет и не может быть таких гарантий, что упомянутая в письме индульгенция — приукрашенная болтовня. Лишь страх за свою шкуру в силах повлиять на Сороконога, и потому надо держаться с ним грубо, смело, надо вдолбить в его голову, что это последняя их встреча. Если и будет другая, то только в тюремной камере.

Была и еще одна опасность. Увидев, что от Семена ждать больше нечего, кроме добровольной явки в милицию, Сороконог вместе с напарником мог попытаться убить его. Но этого Семен почему-то не боялся. Он не надеялся на свою силу или ловкость. Не уследишь, не отскочишь — пырнут ножом и добьют в кустах. Правда, до убийства их «компаха» еще никогда не доходила, но они могли решиться на это. И все же он не боялся, потому что оставаться в руках Сороконога и выполнять его приказания было гораздо страшней.