Глеб Комаровский - Твои ровесники

Водя руками по липкой, холодной стене, Стефен наткнулся на пролом и стал пристраиваться на ночлег.

Он покружился на месте и усмехнулся — вспомнилось, что так делают собаки перед тем как улечься. Расшвырял ногами щебень и опустился на землю. Он оказался как бы втиснутым в каменный мешок. Сделав несколько безуспешных попыток лечь на правый бок, Стефен с трудом поджал под себя ноги, сунул подмышки ноющие руки и задремал.

Таинственные слова послышались где-то совсем рядом. Но у него не было сил размышлять над загадочным явлением…

Стефен проснулся, ощутив на своей щеке струйку горячего воздуха.

В мутном сумраке начинающегося утра он с трудом рассмотрел голову мальчика, до самого рта прикрытую рваной шапкой. Мальчик спал на плече Стефена и обеими руками крепко держался за борт его куртки.

Ноги Стефена затекли, шея ныла. Осторожно шевеля застывшими пальцами и сдерживая кашель, он ждал, когда проснётся хозяин этой каменной норы.

О том, что мальчик спит здесь не случайно — как заночевал Стефен, — не трудно было догадаться по той аккуратности, с какой висела на специально пристроенном крючке залатанная сумка. Выбоина в стене заменяла шкафчик — там стояли помятый солдатский котелок и жестяная банка.

Да и самый вход в убежище был так ловко замаскирован проволокой, досками и кирпичами, что самому старательному «бобби» не пришла бы в голову мысль искать здесь людей.

Тоскливо крикнула ласточка…

Мальчик потянулся и сдвинул шапку на затылок.

— Э-э-э, Тэдди?! — Стефен закашлялся.

— Дяденька Пит? А ведь я вчера не узнал вас… Вам куда? Если в порт, я провожу вас ближним путём.

Стефену было всё равно, куда итти. Он был рад встрече и внимательно разглядывал Тэдди. Он удивился, что мальчик почти не вырос с памятного дня забастовки портовых грузчиков.

Только ямочка на правой щеке, от которой улыбка была какой-то особенно весёлой, превратилась в тоненькую, короткую морщинку.

— Если хотите покурить, там в банке отличный табак.

Тэдди поспешно обулся, укрепил своим узлом верёвку на поясе и перекинул через плечо сумку. Они вышли в переулок.

— Я-то не курю. Это мне удалось раздобыть немного табаку для Роджера… Разве вы его не помните?.. Ну да, Роджер на деревяшке… Сейчас его дела совсем плохи: не пускают в порт. Ну и приходится помогать друг другу: он — мне, я — ему…

Стефен закашлялся и остановился. Тэдди забежал перед ним. Он выпятил нижнюю губу и покачал головой:

— Нет, сэр, это не годится. Вам надо переменить квартиру.

Он сказал это так серьёзно и уверенно, что Стефен, несмотря на колющую боль в груди, хрипло расхохотался.

Тэдди не обиделся. Он молча потянул Стефена за полу куртки.

У чёрной стены заброшенного склада оба остановились. Тэдди раздвинул доски, и они вошли в тесный коридор из ящиков и бочек. Он оканчивался крохотным домиком.

Тэдди осторожно постучал в стену. Никто не отозвался.

— Беда с этими девчонками — они готовы спать, пока…

Часть стены с визгом отъехала в сторону. Стефен увидел заспанное лицо смуглой девочки.

— Никогда не улыбнётся, — проворчал Тэдди.

Стефен вошёл в домик. Оказалось, что он состоял всего из одной стены, той самой, через которую они сюда проникли. Здесь лежали огромные бочки. У одной из бочек вместо днища висел кусок брезента.

Тэдди распахнул занавеску. В бочке жили люди.

— Проходите, дяденька Стефен… Эй, Роджер, получай свой табак! Я сейчас…

Тэдди скрылся.

Глаза Стефена привыкли к полумраку, и он узнал «короля грузчиков», инвалида Роджера. Оба набили трубки, и Роджер подробно и охотно рассказал о том, как за стычку с «бобби» отсидел несколько месяцев в тюрьме, как ему запретили показываться в порту, как он едва не погиб от голода и его спас Тэдди. Рассказал он также и о печальной судьбе Бесси…

Оба сидели молча. Тихо похрипывали трубки.

— Без этого паренька я бы… да и не один я, а и моя маленькая Патти давно были бы на дне…

В бочку втиснулся Тэдди. Он вёл за руку девочку. Теперь смуглое лицо её не было заспано. Она была старательно причёсана; редкие прямые волосы украшал синий, словно майское небо, бант.

Ребята стали шептаться. Потом, очевидно позабыв о присутствии взрослых, Тэдди стал говорить те самые протяжные и певучие слова, которые вчера ночью слышал Стефен.

Роджер взглянул на изумлённое лицо Стефена и объяснил:

— Русская речь… Мальчик ждёт, когда в порт снова придёт советское судно. Ему надо о чём-то поговорить с русскими ребятами.

— Ты говоришь по-русски?

— Пока ещё нет, дяденька Пит. Но я научусь… Мне много надо сказать русским ребятам… Очень много… Предстоит важный разговор…

В воскресенье во всех номерах нью-йоркских газет на последней странице появилось мелко напечатанное объявление:

Нужны мальчики

для легкой

и выгодной работы.

Обращаться в контору завода 173

с 9 часов утра.

А в понедельник с шести часов утра множество юных американцев, отмытых и отчищенных заботливыми мамами, сестрами и бабушками, терпеливо стояли перед закрытыми воротами.

Самому младшему из толпы нехватало трёх месяцев до девяти лет, старшему едва перевалило за тринадцать.

Ребята старались походить на заправских рабочих: одни лихо курили дешёвые сигареты, другие мрачно жевали резинку.

Того, которому не было девяти лет, звали Джим Бойд. Сначала он, как и все, пыжился и до отказа расширял плечи, но по мере прибытия рослых мальчиков надежда на лёгкую и выгодную работу таяла, как мороженое на горячей ладони.

Джим Бойд был безнадёжно мал и худ. Поэтому, когда ровно в девять в железных воротах открылась маленькая дверца, Джим не бросился в толпу, а прижался к забору…

С того дня, когда его отец был уволен с фабрики, Джим целыми днями бродил по городу в поисках работы. Но его маленькая фигурка, узкие плечи и растерянный взгляд одинаково неприятно действовали и на хозяина крохотной сапожной мастерской и на управляющего огромным автомобильным заводом.

Всюду, куда бы Джим ни обращался со своим неутолимым желанием работать, предлагая свои услуги, он получал поспешный отказ.

Джим так к этому привык, что и сейчас, когда перед ним открылась дверь в тот желанный мир, где за работу платят доллары, когда ему вместе с другими мальчиками предлагали запросто войти в эту дверь, он, измученный неудачами, оробел и не решался сдвинуться с места.