Станислав Рудольф - Птицы меня не обгонят

Через месяц стукнет год, с тех пор как я перетащил камни. Ключи от беседки есть только у меня, и я впускаю сюда лишь того, кому доверяю.

Есть такие люди, которые камней не понимают: булыжник, он булыжник и есть, думают они. Но если б они увидали кристаллы барита, которые я храню в этой коробке, или желтый марказит и галенит — взвесишь его в руке, и кажется, что он тяжелее свинца, — то наверняка перестали бы кривить губы! Есть у меня еще турмалин и желто-коричневый змеевик. И еще горный хрусталь: если его положить на книжку или газету, то все буквы удваиваются. Только его я никому не показываю. На это есть причина… Как только найду другой, этот непременно отнесу обратно в школу, в кабинет минералогии…

Я поднимал тяжелую коробку с агатами, чтоб переставить ее на верхнюю полку, и тут в мокром окне появился Ярда Воржишек.

Он вошел не постучавшись. Ярде можно!

— Салют! — сказал он и встряхнулся, как мокрый щенок.

Увидев, что я маюсь с тяжелой коробкой, он тут же помог мне.

— Вес что надо! — заявил он одобрительно, и тут я на него взглянул.

— Ярда! — ужаснулся я и показал на его левый глаз, который даже в полумраке беседки отливал всеми цветами радуги: — Что случилось?

Он махнул рукой и со вздохом плюхнулся на расшатанный стул, который бабушка дала мне без особой охоты.

— Знаешь, Гонза, как мне трудно…

Я не понял.

— Никак не могу добиться успеха.

— А выставка?

— Не спрашивай…

— Заработал что-нибудь?

— Еще бы… погляди! — и он ткнул себя в покрасневший глаз.

Я не хотел приставать к Воржишеку, я знал, что он сам через несколько минут все выложит.

Воржишек жаждет славы, жаждет совершить нечто такое, о чем говорили бы не только в Стржибровицах, но и во всем районе. Он не отказался бы и от того, чтоб его показывали по телевидению.

Воржишек уже все перепробовал. В последний раз он устроил на площади выставку своих картин. Разложил вокруг самообслуги, к каждой прикрепил небольшой листок с ценой и все утро беседовал с женщинами, приходящими за покупками, о том, какое огромное значение имеют произведения искусства в квартире. Но так как он не продал ни единой картины, то мы не стали дожидаться и отправились по домам обедать. Говорят, что Воржишек убрал свои произведения вскоре после нашего ухода. Он тоже хотел есть. Но в субботу этого синяка еще не было. И в школе Воржишек еще не был обладателем столь исключительного украшения.

Я начал перебирать мелкие кристаллы ясписа и лимонита, между которыми завалился кусочек оливина. Я нашел его в Козакове.

Наконец Воржишек заговорил:

— Неплохо он меня разукрасил, а?

— Кто?

— Да Кракорец. Один раз врезал… а второго я ждать не стал!

— А за что?

Воржишек вздохнул.

— Ты помнишь мою картину «Наш сосед отдыхает в саду»?

— Еще бы! Большая картина, а цена, кажется, крон шестнадцать.

— Восемнадцать! — поправил он меня. — Кракорец себе на ней не понравился. «Изуродовал ты меня, говорит, до неузнаваемости». И еще сказал много всяких слов… И не только слов… Знаешь, как горит!

Я сделал сочувственное лицо и посоветовал ему намочить платок под водосточной трубой и прикладывать к глазу. Но у Воржишека платка не оказалось, и я дал ему бумагу, в которую заворачивал кусок мелафира. Воржишек выскочил в сад. Через секунду он вернулся с примочкой, очень довольный.

— Ох и здорово, Гонза! Прекрасно холодит!..

Он просмотрел мои коробки и пакеты с коллекцией и спросил уже совсем другим тоном:

— Ну что, дашь мне этот камень?

Вообще-то Воржишек камни не собирает. Но ему нравятся кристаллы пектолита, которые я выпросил у одного мальчишки, когда ездил к тете в Коштялов. Если я дам ему пектолит, у меня в коробке образуется брешь. Единственно, что я мог бы… У меня мелькнула мысль.

— Ярда, — сказал я, — я тебе этот пектолит дам.

Он заморгал глазом и заерзал на стуле.

— Честно?

— Честно. Но… я — тебе, а ты — мне!

— Ну… — Он разочарованно махнул рукой.

— Чего боишься? Я что, от тебя «фиат», что ли, требую за кусок камня? Не требую!..

— Тогда давай выкладывай!..

— Слушай… Я тебе дам пектолит, а ты мне достань Иткину фотографию. Понял?

У него был непонимающий вид.

— Зачем она тебе?

Я ответил:

— Для одного парня из техникума, ясно?

Воржишек поглядел на меня с таким недоверием, что я тут же полез в другую коробку и как мог равнодушнее сказал:

— Ну, если не хочешь…

Он горячо согласился, потому что желание заполучить пектолит было сильнее всех трудностей, связанных с добыванием Иткиной фотографии. Решение было принято.

— Я заскочу к ее братану и так его обработаю, что он подарит мне фото с ее подписью. Будь спок.

Воржишек опять выскочил на дождь и, вернувшись с мокрой бумагой, без особого восторга заявил:

— Тебя, кажется, бабушка зовет. А я только пришел…

— Пойдем к нам.

Он усмехнулся:

— С этим моноклем?

Дверь была приоткрыта, и я тоже услыхал бабушкин голос.

— Иду!.. — откликнулся я, чтоб она зря не мокла на балконе, хотя мне все равно нужно было еще убрать несколько коробок, где таились обломки окаменевшего хвоща, подмести грязь, которую притащил на своих ботинках Воржишек, и взглянуть, на месте ли три-четыре самых ценных экземпляра из коллекции.

Когда я запирал беседку, я еще раз напомнил Воржишеку:

— Смотри не забудь! Пектолит только за фото. Да смотри, чтоб не в раннем детстве, в колясочке…

Ярда чуть не обиделся.

Повесив влажную куртку на вешалку в передней, я влетел в кухню. Бабушка сидела у стола с карандашом в руке и разгадывала кроссворд. Указательным пальцем левой руки она водила по строчкам и что-то бормотала себе под нос. Что, я не разобрал.

— Привет, бабуля! — поздоровался я.

— Чешский монарх, из шести букв! — сказала она, не глядя на меня.

Я открыл нижнюю дверцу шкафа, чтобы выяснить, нет ли там забытых конфет. Сейчас я бы от конфетки не отказался.

— Вацлав не подходит… начинается на Н…

Положение было безвыходным, пришлось удовольствоваться двумя кусками сахара. Я сразу засунул их в рот и стал переваливать, как камушки. Во рту стало сладко и приятно. Я хлопнул себя по лбу:

— Бабуля! Неклан!

Указательный палец шесть раз стукнул по квадратикам кроссворда. Бабушка удовлетворенно кивнула головой и вписала туда имя чешского монарха. И только после этого обернулась.

— Ты мне в такое время необходим. Иногда я просто не знаю, как и быть. А ты носишься, как ветер. И дома тебя не удержишь…

Я перебил ее, потому что могу заранее предсказать, какими будут пятая, шестая, двадцатая фразы ее нравоучения.

— И для этого ты меня звала?

Она положила на стол карандаш и очки, отодвинула газету подальше от себя и медленно поднялась со стула.