Владислав Крапивин - Дагги-Тиц

— Я не буду часто, — успокоил Инки мать.

Он и не хотел часто. Во-первых, пока через вредный модем доберешься до Сети, вспотеешь, как на солнцепеке. А во-вторых, в Интернете Инки нужно было в те дни немногое. Про артиста Смоктуновского. И он отыскал там его биографию, всякие фотоснимки, кадры из фильмов. А самое главное — про фильм «Гамлет». С Гамлетом кадров было немало, а один раз — неожиданно, сам собой — включился видеоролик. Про то, как Гамлет разговаривает с двумя предателями, которые притворялись ласковыми друзьями (имена их и не выговоришь сразу: Гиль-ден-стерн, Розен-кранц… Тьфу!). Речь шла о флейте. Гамлет, измученный их шпионством, сунул им флейту в руки:

«Сыграйте, господа!»

«Принц, мы не умеем…»

«Но это же так просто. Вдувать воздух и зажимать пальцами дырки. Попробуйте! И польются сладкие звуки…»

«Ну… нет. Мы не можем. Простите, принц, нас не учили…»

И тогда-то рвется из него вся скопившаяся горечь (а у Инки перехватывает горло):

«С какой же дрянью вы меня смешали! Вы думаете, я проще этой пустяковой вещицы? Клапанов у флейты не знаете, но считаете, что вам известны клапаны моей души! Нада́вите и выжмете из меня все, что хотели? Нет, вы можете меня сломать, но играть на мне нельзя-а…»

Это «нельзя-а» останавливало Инкино дыхание. Толчком резкой печали и гордости. Он помучился с кнопками и наконец понял, как можно повторить запуск ролика. И повторил его еще трижды. И решил, что, когда пойдет в новую школу, никому-никому не позволит издеваться над собой.

«Но ты и раньше не так уж позволял…» — сказал ему кто-то. Может, заглянувший из каюты Сим.

«Но иногда все же позволял. И… боялся. А теперь ни-ко-гда!»

Впрочем, в школу Инки пока не ходил. До осенних каникул оставалось несколько дней, и он заявил матери, что начнет учиться со второй четверти. Мать поругалась, но потом отнесла в ближнюю школу документы и там сочинила, что сын заболел после переезда и сидеть на уроках, бедненький, пока не может…

Первые дни Инки не выходил из дома. Погода была холодная, с моросью. Но в конце концов проглянуло солнце. Инки пошел на улицу.

Улица была скучная, с одинаковыми домами, с продовольственным магазином на углу и чахлыми кленами вдоль потрескавшегося асфальта. Похоже на Столбы. («А чего ты ждал?» — сказал себе Инки. И не очень огорчился, потому что ничего не ждал.) Купил в ближнем киоске жвачку, попробовал, выплюнул — невкусная. Свернул за угол. Здесь было поинтереснее. Дома одноэтажные, с крылечками и деревянным кружевом наличников. И бревенчатый мостик через речушку, которая пересекала улицу, текла из дворов во дворы…

Инки постоял на мостике, посмотрел на черные струи с вялой травой и пузырьками. Пошел дальше. У каменного двухэтажного дома с полукруглыми окнами и зеленой вывеской «Аптека» свернул на улицу, которая называлась Нагорная. В дальнем конце ее и правда виднелось что-то вроде горы. Вернее, плоский холм, поросший сизыми соснами (то ли там лес, то ли парк). Как и в Столбах, пахло увядшей листвой, хотя ни на ветках, ни на дороге ее уже не было. Часто гудели над улицей самолеты — вроде того, на котором прилетел сюда Инки, — шли на посадку.

Инки пошел по Нагорной, а она вдруг сделалась односторонней. Справа дома и заборы исчезли, вместо них потянулся край сухого болота с прямым рыжим тростником. Высоким, Инки по плечи. Кое-где среди тростника торчали черные верхушки окостенелого репейника. В полусотне шагов горбатился островок, на нем стояло непонятное строение: то ли каменная будка с широкими оконными проемами, то ли садовая беседка (хотя зачем беседка на болоте?).

Инки прикинул глазом: не пойти ли туда? Не так уж ему это было надо, но ничего более интересного кругом не виднелось. А рядом, у края тростниковых зарослей, Инки увидел кучу мусора и там, среди ржавых банок и старых шин, — обломок железного обруча. Словно кто-то нарочно подбросил мальчишке саблю, чтобы пробиться сквозь пересохшие джунгли.

Дул зябкий ветерок, листья тростника скреблись друг о друга, как жестяные.

Инки взял обломок, сжал. «Сабля» длиною в полметра оказалась не тяжелой. Инки махнул раз, другой. Сначала по воздуху. Взмахи отозвались в нем ритмом, похожим на знакомую мелодию. Вроде той жажды движений, когда он в своей комнате сражался мечом-линейкой с липкими черными лианами. Здешние мертвые стебли с ржавыми листьями тоже были враждебны Инки. Он без жалости врубился в них и с удовольствием ощутил, как ложатся, стелются под ударами его клинка все эти «розен… (р-раз!)… кранцы» и «гильден… (р-раз!)… стерны». Взмах, удар, разворот, выпад, еще разворот — полным кругом!.. Думаете, обступили со всех сторон, значит, взяли в плен?

«Меня можно сломать, но играть на мне нельзя-а…»

Выгнувшись назад, Инки отсек макушку репейника (твердая, но не устояла и она). Ритм боевой игры-танца совсем завладел им, свистело в ушах, звенели все жилки. Р-раз — р-раз!.. Он сделал еще один круговой разворот и услышал за спиной слова — неожиданные, как включившееся в пустой комнате радио:

— Ребята, какая пластика!

Голос был негромкий, но густой. Упругий, как брошенная в спину диванная подушка. Инки, как бы завершая круговой замах-разворот, оглянулся. В проемах каменной беседки стояли несколько человек. Взрослая девица обширных размеров, двое мальчишек чуть постарше Инки и две девчонки его, Инкиного, возраста.

Вляпаться вот так (думаешь, что одинешенек, а на самом деле — на глазах у многих со своей игрой-тайной!) — это было… ну, просто скандал. Вроде тошноты в самолете! От стыда у Инки вскипела злая сила. И обида. Он выпрямился и опустил клинок. Плюнуть и пойти прочь? Или заорать им «чё надо, мотайте отсюда»? Если полезут в драку — пусть! Станет легче…

Не полезли они в драку. Девица густым своим голосом сказала:

— Мальчик, хочешь участвовать в театральном спектакле?

Это… было как еще один удар подушкой, с другой стороны. Инки чуть не уронил «саблю». Какой спектакль? С какой стати? Почему — он? Чего им вообще надо от него, чужого, нездешнего? А может… он хочет?

Прежний Инки — колючий, недоверчивый и к тому же обожженный стыдом — отозвался раньше здравых мыслей и вопросов:

— Идите вы…

Отвернулся, кинул «саблю» и съеженно пошел назад, по пробитой в тростниках просеке.

И услышал брошенный в спину тонкий вскрик:

— Инки!

Они шли по Нагорной, обняв друг друга за плечи. Как два мальчишки-приятеля. Так иногда они ходили в Столбах, когда были второклассниками. Тогда, правда, не на глазах у всех, а если гуляли одни. А здесь… Впрочем, взрослая девица и ребята шли позади достаточно далеко — деликатно давали возможность поговорить один на один друзьям, которые нежданно-негаданно встретились больше чем через год…