Сельма Лагерлеф - РОЗА ХРИСТА

Аббат Иоанн пристально поглядел в пылающие как угли глаза жены разбойника, сам не зная, верить ей или нет.

— Пропадите вы все пропадом! — хрипло крикнула нищенка, сжимая кулаки. — Но я знаю одно. Никто из вас не отважится рождественской ночью подняться через перевал в Генигерский лес. И вы никогда, никогда не увидите небесного сада! Пусть так и будет. Не видать вам этого чуда! Потому что все вы просто жалкие трусы!

— Ты ещё смеешь оскорблять нас, ты, жена преступника!.. — начал было Марсалий, но аббат Иоанн жестом приказал ему замолчать.

“А вдруг эта несчастная говорит правду?” — подумал аббат Иоанн.

Тем временем жена разбойника, нетерпеливо окликнув сыновей, повернулась и пошла к калитке. Но аббат Иоанн остановил её.

— Добрая женщина, подожди минутку, выслушай меня! — Столько тепла и сердечности было в его голосе, что жена разбойника невольно остановилась. — Позволь мне прийти в рождественскую ночь в Генигерский лес. Посмотри на меня, ты видишь, как я стар. Одному мне ни за что не найти к вам дорогу. Прошу тебя, пришли за мной сюда в монастырь старшего из своих мальчуганов. Поверь, я не принесу вам зла. У меня есть немного денег. Я отдам тебе всё, чем владею.

Жена разбойника не сразу ответила ему. Она опасалась открыть кому-либо дорогу к их тайному убежищу, к тому же боялась гнева сурового мужа. Но всё же, поколебавшись, она согласилась.

— Ладно уж, будь по-твоему, — угрюмо сказала она. — Жди, так и быть, я пришлю за тобой мальчишку. Но не вздумай донести на нас, если ты и вправду божий слуга.

Аббат Иоанн приказал дать жене разбойника хлеба и сыра, а в придачу бочонок мёда для её ребятишек, и с тем жена разбойника удалилась.

Шло время, аббату Иоанну по ночам часто снился небесный сад в Генигерском лесу. Но, просыпаясь, он начинал сомневаться и говорить себе, что он слишком легковерен и доверчив.

В разгаре лета монастырь Овед посетил сам архиепископ Авессалом из Лунда.

Он пожелал осмотреть прославленный сад аббата Иоанна. Но на этот раз аббат Иоанн был до странности рассеян и задумчив.

Показывая архиепископу благоухающие цветы и целебные травы, он путал их названия и не сразу мог вспомнить, из какой заморской страны он их привёз. Он невольно всё время вспоминал слова жены разбойника о рождественском саде и в его ушах, не умолкая, звучал доверчивый голосок ребёнка: “Матушка говорит правду… Матушка говорит правду…”

Аббата Иоанна так и подмывало рассказать епископу Авессалому о небесном саде в непроходимой лесной чаще, но завёл он речь сначала совсем о другом.

— Ваше преосвященство, — сказал он, — вы уже немало наслышаны о генигерском разбойнике, отвергнутом людьми и церковью. Думаю, было бы самым верным, если бы вы дали ему вольную грамоту и он мог бы начать честную жизнь. Ведь у него пятеро сыновей там в пещере, и они вырастут такими же преступниками, а то и похуже. Тогда в горах соберётся уже целая шайка разбойников.

Но архиепископ только покачал головой.

— Такому безбожнику нет места среди верных христиан, — сказал он. — Нет уж, пожалуй, будет лучше, если эта семейка навсегда останется в своём зверином логове.

Аббат Иоанн вспомнил, как мальчуганы в рваных одёжках послушно шли вслед за матерью. Старший нёс на руках самого младшенького, и тот, сомлев от усталости, уснул, обхватив шею брата грязной ручонкой. Слезы жалости навернулись на глаза старого аббата. И тогда, не выдержав, он рассказал архиепископу Авессалому про чудесный рождественский сад в Генигерском лесу.

— Если эти разбойники достаточно хороши, чтобы сам Господь Бог являл им своё величие, — с волнением проговорил он, — неужели они настолько злы и греховны, что не поймут доброту людей?

Но горячность аббата Иоанна только позабавила архиепископа.

— Обещаю тебе, — сказал он с лёгкой улыбкой, — если ты пришлёшь мне цветок из рождественского сада в Генигерском лесу, можешь не сомневаться, я тут же подпишу вольную грамоту разбойнику.

Конечно, это была не больше чем шутка. Епископ Авессалом с тайной горестью посмотрел на аббата Иоанна и подумал: “Совсем одряхлел старый добрый аббат, впал в детство и верит всяким бредням и выдумкам…”

Но аббат Иоанн не заметил насмешки в словах архиепископа. Лицо его посветлело, он низко поклонился, сложив на груди руки.

— Ваше преосвященство, благодарю вас. Вы всегда были добры к заблудшим и несчастным. А цветок я вам пришлю непременно. Сердце мне подсказывает, Господь Бог поможет мне в этом…

С тяжёлой душой покинул на этот раз монастырь Овед архиепископ Авессалом. “Да, придётся подыскать нового настоятеля для монастыря Овед, как это ни печально, — рассуждал он в пути. — Бедный старый мечтатель аббат Иоанн, он стал совсем слабоумным…” Осыпались цветы в монастырском саду, наступила осень. А вот и первые снежинки закружились вокруг монастырских башен. Аббат Иоанн принялся нетерпеливо отсчитывать дни. Наконец наступила рождественская ночь. Маленький кулачок крепко постучал в монастырскую дверь. — Эй, старый аббат, поторопись! Холодина-то какая! Ух, как я замёрз! — послышался детский голос.

Аббат Иоанн выглянул в окно и увидел старшего сынишку разбойника. Он не стоял на месте, а приплясывал от холода в своих жалких обтрёпанных лохмотьях.

Аббат Иоанн спустился со ступеней и укутал ребёнка тёплой накидкой.

Послушник Марсалий, что-то невнятно бормоча себе под нос, помог аббату забраться на лошадь, и они двинулись в путь. Мальчишка бежал впереди и указывал им дорогу.

Жгучий ветер, гулявший по равнине, окружил их ледяным кольцом. Но аббат Иоанн не замечал ни пронизывающих порывов ветра, ни колючего снега.

— Друг мой Марсалий! — радостно повторял он. — Поверь, ты не пожалеешь, что вызвался сопровождать меня, старика, в эту ненастную ночь! Ну что ты хмуришься, ты только подумай, что ждёт нас сегодня ночью!

Марсалий ехал за ним молча, насупившись. “Что нас ждёт этой ночью? — думал он. — Скорее всего острый топор или предательский нож…”

Марсалий не верил ни одному слову жены разбойника и считал, что всё это только ловкая западня, чтобы заманить доверчивого аббата Иоанна в своё тайное убежище, а потом убить его, или потребовать за его жизнь непомерный выкуп.

Тем временем путники проехали мимо монастыря Босье. Из монастырских ворот выходили нищие с ломтями хлеба в руках и длинными свечами.

В домах поселян уютно горели свечи. Женщины, закрывая лица от ветра, торопились в кладовые и выносили оттуда окорока и бочонки с пивом. Из овинов выбегали мальчики с охапками золотистой соломы, чтобы расстелить её на полу в горнице.

“Все готовятся встречать Божий праздник, — уже совсем упав духом, рассуждал Марсалий. — А нам надо готовиться принять смерть от рук безбожников…”