Александра Ус - Василинка из Царской Ветки

Василинка видит, как довольная Тоня вносит большое лукошко с обсевками. Решето так и прыгает и стучит в ее руках. Только слышно: тах, тах, тах… На столе понемногу высеивается горсть муки. Недаром все считают Тоню расторопной девочкой. Василинка никогда бы не догадалась взять обсевки.

Ярко горят в печи сухие дрова. На сковороде жарится толстый сочень. Правда, он не верещит, как раньше верещал блин из тертой картошки со шкварками…

И где сейчас мама, выменяет ли она картошки?

Вскоре Василинка с жестяной кружкой и куском овсяной лепешки, завернутой в тряпицу, спешит в школу. Скорей бы уже урок природоведения!

…У широкой реки дышится легко-легко. Раз за разом слышатся голоса:

— Никита Максимович, посмотрите, что я нашел!

Учитель берет в руку камень и, будто взвесив его, говорит:

— Кремень.

Дети внимательно разглядывают камень.

Учитель рассказывает о далеких временах, когда с севера на нашу землю ползли ледники и тащили за собой большие и малые каменные глыбы.

Василинка старается представить себе огромное море, плескавшееся волнами на том месте, где они сегодня собрались веселой гурьбой. И — мертвые ледяные поля, неумолимо наползавшие на дно моря, которое уже успело исчезнуть и зарасти чудесными сказочными лесами. И диких, одетых в звериные шкуры людей, высекавших огонь из кременя, может, из того самого, который лежит сейчас на ладони учителя. Неужто все так и было, как рассказывает Никита Максимович? Василинка, кажется, слушала б да слушала учителя, но Никита Максимович командует:

— Костер!

Дети несут, кто что может, на высокий зеленый холм, откуда видна широкая река, далекое Задвинье с необъятным зеленым лугом.

Учитель объясняет, как разжечь костер в дождливую погоду, как найти правильное направление, если заблудишься в лесу. Дети внимательно приглядываются к солнцу, мху на деревьях, срезам на пнях. А потом помогают учителю устроить над костром большой пузатый чайник. Красные языки огня лижут его со всех сторон. Вскоре голубой чайник делается черным, начинает всхлипывать, булькать и подбрасывать крышку.

Никита Максимович осторожно разливает кипяток по кружкам.

Из карманов и сумочек дети достают завтрак — у кого что есть. А у некоторых ничего нет. Они молча сидят с поникшими головами. Неудобно и тем, кто принес еду. Никита Максимович советует:

— А вы выкладывайте все, кто чем богат, и поделитесь, чтобы каждому досталось по кусочку.

И он расстилает на траве газету.

Василинка не спешит развернуть тряпицу и положить в общую кучку свое угощение. А учитель вроде и не смотрит в ее сторону, но все видит, читает ее мысли.

— Василинка, и ты положи свой завтрак на общий стол.

— Я… я… — пытается объяснить Василинка, — стесняюсь. У меня блин из высевок и очень горький. — Она разламывает на кусочки свой сочень и кладет на газету.

Слаще всего на свете кажется Василинке кипяток без заварки и сахара. Никита Максимович с наслаждением запивает чаем ее сочень и нахваливает:

— Очень вкусный! И совсем не горький!

Чумазый чайник скоро пустеет. Ломтики хлеба, черные оладьи и лепешки, лежавшие на скатерти-газете, исчезли, последнюю крошку подобрали. Никита Максимович спрашивает:

— Дети, а кто сегодня не пришел на занятия?

Василинка подымает руку, будто в классе на уроке:

— Таси нету, она больная. Я сегодня схожу ее проведать.

— Очень хорошо, — похвалил учитель. — Сходи к Тасе и отнеси ей наш подарок.

И он протягивает Василинке камушек, о котором только что рассказывал такую увлекательную историю.

У Василинки на ладони лежит темно-серый, хранящий тепло учительской руки кремень.

…На сей раз мама ни с чем, еле живая вернулась домой. Положив на стол ломтик хлеба, от которого отщипнула одну только крошку, она тихо и устало рассказала детям о своей неудачной поездке. Прижавшись к материнской груди, Митька слушал молча, а Тоня и Василинка горько плакали.

…Сколько времени она шла — не помнила.

Еще в поезде надумала сойти на этом полустанке, хотя прекрасно знала, что до хуторов надо верст пять шагать через лес. «Беда большая, пускай себе и немного дальше, лишь бы что-нибудь привезти детям». Не идти же ей вновь в то Заболотье, где сельчане и сами никак не дождутся нового урожая!

Поезд остановился на минутку. Загрохотали тяжелые широкие двери, и из вагона один за другим посыпались люди. Каждый торопился: кто к родственникам или знакомым, а большинство, как и она, — выменять на одежду хоть какой еды.

Кто-то сильный оттолкнул ее от дверей. Заскрежетав тормозами, поезд двинулся дальше, набирая скорость. Собрав все силы, она спрыгнула на ходу и полетела вниз с крутого откоса. Открыв глаза, увидела возле себя незнакомых людей, и глухо, как сквозь вату, долетели до слуха их голоса.

— Жить тебе надоело, что ли, коли на ходу прыгаешь? — участливо произнес пожилой человек с седой бородой.

— Впредь ей наука будет, больше так не сделает, — отозвался другой, в серой самотканой свитке, он стоял рядом. — Хорошо, что все обошлось. Живая.

— А моя ты бабонька, как ты меня напугала! — причитала женщина в конопляном платке, одним концом обернутом вокруг шеи. — Боже мой, так испугалась, аж все в груди захлебнулось!

Мужчины еще немного постояли, скрутили по цигарке самосада и пошли своей дорогой. А женщина в платке долго не отходила, пока не проведала, откуда и куда спешит баба, если на ходу прыгает с поезда. «Есть ли у тебя дети — у меня самой пятеро». Согласилась, что и вправду лучше податься на хутора, к богатеям.

— Может, что и выменяешь. Только не знаю, понадобятся ли кому твои занавески, — она перебирала эти, на на ее взгляд, совершенно ненужные вещи.

— А это зачем? — она с удивлением посмотрела на маленькую баночку. На крышке было нарисовано девичье лицо: слева — густо усыпанное веснушками, справа — белое и чистое. — Никогда не поверю, что от этой мазюки можно так похорошеть.

А мама возлагала большие надежды на эту баночку.

Участливая женщина еще долго рассказывала про свое вдовье житье-бытье с малыми детьми и, наконец, посоветовала на прощанье:

— Иди, бабонька моя, напрямки, — и она показала в сторону кустарников. — Тут рукой подать до хуторов. Иди по тропке, никуда-никуда не сворачивай.

К кустарникам вела тропинка, по которой, наверное, ступали не одни ноги. Глядишь, так и вправду скорей можно добраться, чем кружной дорогой по лесу.

А под ногами все больше хлюпала вода, и тропинка в ней то тонула, то вновь появлялась на сухих местах. Перепрыгивая с кочки на кочку, хватаясь за чахлые то березовые, то ольховые ветки, мать шла и шла. Но вдруг утонула, расплылась и скрылась из глаз тропинка, словно провалилась сквозь трясину. Она подалась назад — тропки нет. Бросилась в другую сторону — непроходимый кустарник. Подала голос: