Александра Ус - Василинка из Царской Ветки

— Идут! — крикнул кто-то. И на улицу вышел незнакомый мужчина, а следом за ним, втянув голову в плечи, медленно шел Петька.

«Прощай, Петька!» — хотелось крикнуть Василинке, но так и застряли в горле эти слова. Точно онемев, молчали все дети.

Чернобородый отвязал вожжи от забора и громко распорядился:

— Садись, Петрок, на воз, чего стоишь как столб.

Петька молча повернулся к друзьям: наверное, что-то хотел сказать, но, должно быть, передумал. Молча взобрался на воз и сел за спиной своего нового «отца».

— Приезжай к нам! — крикнула Василинка. Только Петька, наверное, не услыхал, потому что даже не пошевельнулся.

Дети еще долго не расходились. Они не могли понять, как это можно оставить родного отца, а чужого дядю назвать папой. Нет, Василинка никогда бы на такое не согласилась.

Через несколько минут вновь отворились двери в доме Жевнеровых и из них вышел дядя Фомка. Мгновение постояв, он медленно присел на верхней ступеньке, достал из кармана махорку, скрутил цигарку, но не закурил, а долго сидел неподвижно, опустив голову.

Проводы и встречи… Отца Василинка видит чаще всего в дорожной одежде: черную кожанку он одевает и зимой и летом, когда на своем паровозе едет в рейс. В день последнего отъезда кожанка блестела как новая, потому что мама натерла ее маслом. Дорожный сундучок сверкал медными уголками и гвоздиками. А вернулся из поездки — кожанка вся потрепанная, в белых пятнах-лысинах, сундучок грязный. И лишь большие серые папины глаза на потном усталом лице такие же, как всегда — ласковые и веселые.

— Как вы тут жили, что делали без меня? — спрашивает отец. — Сказывают, вы тут всех женщин подняли — вона сколько дров накололи для паровозов…

— Это мама! — высунулась из-за Тониного плеча Василинка и сразу осеклась, прикусила язык под маминым строгим взглядом. А отец, отодвинув в сторону миску с затиркой, прижал к груди Василинку, ласково дунул на стриженую макушку, на которой никак не хочет держаться белый бантик, и ласково спросил:

— А правда, что ты детский сад открыла?

— Детскую площадку, — уточняет Василинка. — И не я, а Тоня. А я, вздыхает Василинка, — только игрушки собирала. И свою Машу отнесла, пускай малыши играют, зачем она мне, я уже четвертый класс окончила.

Василинка удобно примостилась возле отца. Вся семья собралась наконец вместе, и в доме тепло, и мама наварила затирки такой большущий чугун, что можно вдоволь наесться и еще останется. Василинка не видит, как отец смотрит на них — и с жалостью, и с любовью, и с гордостью, пристально вглядывается в детские лица и замечает что-то новое в каждом из них. Заметно повзрослела Тоня. Вытянулся Митька, и еще больше похудела Василинка. «Растут дети», думает он про себя.

— Расскажи, мать, как вы ездили за дровами, — просит он тихо.

— Да что там рассказывать, — смеясь, отказывается мама. — Одна я, что ли? Все наши бабы ездили, пилили дрова… Я же не слабая… А началось с того, что позвали нас в депо…

Все внимательно слушают маму, хотя дети уже несколько раз слышали обо всех этих событиях. Василинке кажется, что она тоже стоит в депо и слушает горячую речь женщины в красной косынке.

— «Согласны ли вы, жены железнодорожников, помочь в трудное время революции? Остановка транспорта — это голод, муки, смерть…» Так говорила та женщина. Да мы и сами знали это, — рассказывает мама.

Василинка внимательно слушает мамин рассказ. А Митьке хоть бы хны. Поел, повозился у отца на коленях, спрыгнул на пол и в мгновение исчез за дверями, побежал играть с мальчишками. Мать привычно составила одна в одну пустые тарелки и сказала с улыбкой:

— Ну что тут поделаешь! И жаль было оставлять детей одних, да как вспомнила про тебя, про всех наших мужиков, про тех, кто на фронте воюет не выдержало мое сердце. Кричу: «Пишите меня в список! Поеду! Поедем, бабы! Мы же к работе привычные, мы все железнодорожные. Наши мужики Советскую власть в городе установили. Так кто же сейчас им поможет, как не мы!» Женщины загудели. А Зинаида, жена Иванова, кочегара, — упрекнула меня: «Ты за нас не говори, Алексеевна. Тебе легче: у тебя дочки уже большие. А мне с кем трех малышей оставить?» Но как-то все обошлось. Тоня с девочками своими занимала детей, пока мы были в отъезде…

Отец с уважением глядит на старшую дочку. Вот тебе и Тоня, вот тебе и тихоня!

— Это не я, папа, — отнекивается, смутившись, Тоня. — Это мы всей школой — и учителя, и ученики. Узнали, кто поедет на лесозаготовки, и пошли по домам. Каждое утро приводили малышей в сад железнодорожников, там учителя дежурили. И Зинаидины мальчишки туда ходили…

Те трое мальчишек запомнились. Маленькие, да удаленькие… Тоня, кажется, ни дня, ни ночи не видела — то рубашки, то штанишки зашивает этим сорванцам, то чулки штопает. Всюду они свой нос сунут, нигде без них не обойдется…

— А ты, дочушка? — глянув на Василинку, спросил отец, чтобы ее не обидеть. — Какое у тебя было задание?

Подумаешь, задание! Игрушек насобирать! Правда, побегала она немало. И Катю, и Тасю, и Зину заставила пришивать старым куклам оторванные руки и ноги. Помыли, посушили на солнце, выгладили платьица — и куклы стали, как новые! Вот было радости малышам!

Тоня вышла на кухню поставить самовар. Мама вынула из шкафа блюдечко с серой солью: уже давно все привыкли пить чай с солью вместо сахара и конфет. Расставила чашки, положила ложечки и принялась рассказывать дальше.

…Несколько часов они ехали в товарном вагоне. Кто сидел на дощатых нарах, а кто прямо на полу.

— Алексеевна! — кричала на весь вагон Зинаида. — Будем с тобой на пару работать? И с пня валить, и сучья обрубать — все умею. Согласна?

…До места добрались темной ночью. В длинном бараке ничего не было, кроме голых нар. Но они же не в гости приехали. Легли, прижавшись друг к дружке, немного согрелись и уснули. А назавтра — в лес, на делянку.

— Ой и тяжело было, Змитрочка! Если б ты только знал! Кровавые мозоли за полдня набила. Комаров тьма-тьмущая, грызут, как ошалелые. Под ногами трясина, сверху солнце печет немилосердно. Но работали дружно, и Зинаида со мной в паре стояла…

К вечеру, когда поднялись первые штабеля дров, между деревьев замелькали незнакомые фигуры. Это женщины из деревни пришли поглядеть на городских.

Постояли, поговорили. А утром снова пришли деревенские женщины, и несколько самых молодых остались работать вместе с городскими.

Тут мама спохватилась:

— Что это я все говорю да говорю! Лучше бы ты, отец, нам рассказал о своем путешествии.

И, вынув из волос металлическую шпильку, поправила фитилек в коптилке.

— А что мне рассказывать, — улыбнулся отец. — Ну, присматривал за своей «щукой». Бросал в топку дрова, давал пар. Хотелось скорее пригнать эшелон: мы же хлеб для города везли…