Хорст Бастиан - Тайный Союз мстителей

Но тогда… тогда он вовсе не мирился со всем окружающим. Ему было уже девять лет. Прошло три года с тех пор, как забрали отца. Каждую ночь крупные соединения американских бомбардировщиков пролетали высоко над деревней. Жители ее как раз убирали картошку. Сентябрьское солнце стояло довольно высоко в небе. В обед мать дала ему денег и попросила принести две бутылки газированной воды.

Перед трактиром стояло несколько военных грузовиков. В самом трактире набились эсэсовцы — яблоку негде было упасть. Гарри подошел к стойке, попросил воды. Обернувшись, он заметил, как Бетхер, тогдашний бургомистр, разговаривая с эсэсовцем, показал на него, Гарри. Это было очень неприятно, и Гарри решил поскорей убраться из трактира. Но эсэсовец схватил его за рукав.

«А ну, погляди на меня! — сказал он совсем не зло, только глаза его все время бегали. — Красивый парень, рослый! Жаль, отец у тебя сволочь. — И он покосился на Бетхера. Потом взял да пододвинул свою кружку ему, Гарри. — Что ж, ты не виноват. Выпей за то, чтобы все эти гады сдохли!»

Гарри не притронулся к кружке.

«Пей!» — сказал ему почти ласково эсэсовец, но тут же плеснул ему в лицо все содержимое кружки.

Гарри стоял не шевелясь. Сперва он ничего не видел, слышал лишь громкое ржание. Первое, что он разглядел в конце концов, была кружка, стоявшая на столе. С пивом. Рука потянулась к ней… И вот уже эсэсовец стоял облитый пивом с головы до ног. Как мокрый пес.

Все остальное произошло очень быстро. Кто-то ударил Гарри. Он даже не понял кто. В глазах потемнело. Пришел он в себя уже на улице. Кругом никого не было.

Гарри побежал в поле. Не бежал, а несся, задыхаясь, исполненный боли. Голова лихорадочно работала, сердце выстукивало: «Папа! Вернется папа — за все отплатит!»

Мать сразу догадалась, в чем дело.

«Поплачь! — сказала она. — Легче станет».

И правда, потом полегчало. Но папа!.. Мысль об отце теперь никогда не покидала его. Мысль эта принесла ему надежду…

И час возвращения настал. Снова отец сидел в кухне за столом. Они с трудом узнали друг друга, стали какими-то чужими и не столько внешне, а как-то внутренне. Да и о чем им было говорить? Отец принялся расспрашивать, помогал ли Гарри матери. А как в школе? Успевал ли? А пахать научился? Парным плугом, конечно? Или только все играл?

Вот такого отца он и ждал все эти годы. И что же, разочаровался теперь? Ничуточки, напротив. Только внешне он представлял себе отца немного другим. Ему хотелось броситься ему на шею и рассказать обо всех пережитых муках. Но отец был таким серьезным, строгим. И Гарри стало совестно говорить с ним о прошлом. Отец, наверное, хорошо знал, что тут без него происходило, как они жили, но теперь это было уже неважно для него. А о чем-то понятном, само собой, не стоило и говорить. Ему подавай что-нибудь настоящее, что Гарри тут сделал хорошего.

И сын принялся перечислять. А вот о том, как было жутко, как он боялся, умолчал.

Отец остался доволен.

«Хорошо, Гарри, — сказал он. — Очень даже хорошо. Значит, нас теперь двое мужчин в доме». Он обнял его за плечи и встряхнул.

Это и была, должно быть, его благодарность за все эти годы. Да и большей Гарри никогда и не представлял себе ее. Итак, для отца он был теперь взрослым. И он докажет, что достоин этого признания. Он никогда не будет жаловаться, никогда!

И Гарри сдержал слово. Более, чем прежде, он был строг и суров к себе, в нем появилась даже какая-то жесткость. Ведь в деревне покамест мало что изменилось. Кое-кто даже высказывал недовольство: с какой это, мол, стати отец Гарри вернулся раньше других — тех, что ушли в солдаты? Они говорили, что отец все четыре года провел чуть ли не в санатории. И в школе ребята повторяли это. А учитель Грабо был большой мастер причинять боль словами.

Но что же Гарри было делать? Бежать к отцу каждый раз жаловаться? У того своих забот хватало. В конце концов он и сам справился без помощи отца. В общем и целом, конечно. И все же нелегко ему это досталось. Очень нелегко…

Гарри все еще лежал в траве на краю канавы. Тем временем пришла мать, принесла обед. Кликнула его. Он встал и пошел к фуре. И пока шел, мысли его вновь возвратились к Альберту. Да, уж этот Берг… Но, в конце концов, он ведь такой же парень, как и он, Гарри, и должен сам знать, что хорошо, а что плохо. Верно?.. Нет, что-то тут неверно. То, что было плохо, Альберт считал хорошим, поэтому он и вытворял черт те что. Если бы он понял, в чем ошибается, может быть, все изменилось бы к лучшему. А вдруг и правда ему надо помочь?..

Первый день нового учебного года совсем не был похож на другие такие дни. Никто не пытается перекричать друг друга, и даже никто не спорит из-за лучшего места. Слышен только шепот. Маленькие группки учеников шушукаются по углам, ребята то и дело поглядывают в сад: не изменилось ли там что-нибудь. Какой-то злой дух витает над всем, каждая группка готова броситься на другую, считая, что ее тоже в чем-то подозревают.

Все деревца и кусты в школьном саду кто-то спилил. Ночью взял да спилил. Говорили, что это кто-то из учеников, возможно даже несколько учеников.

А ребятам так хотелось, чтобы у них был свой мичуринский сад, так хотелось самим делать прививки!..

Члены Тайного Союза мстителей сидели, не сводя глаз с доски. Лицо Альберта застыло, он стиснул зубы так, что резко обозначились желваки. Руками он сжимал крышку парты перед собой.

Друга неотступно следил за ним.

— Скажи по-честному, ты это сделал?

Альберт молчал.

Родика сидела отдельно от остальных и время от времени поглядывала на своих бывших кровных братьев. Она как-то беспомощно улыбалась. Никто не обращал на нее внимания.

Гейнц Грабо, будто его вообще ничто не касалось, рисовал на парте. Злорадно усмехаясь, он то и дело подмигивал Альберту. Выражение его лица как бы говорило: «Я же тебе давно предлагал, Альберт. Мы с тобой вдвоем что хочешь можем сделать».

Но Альберт даже не смотрел в его сторону. И не из-за недавнего сражения. Презрение Альберта к Грабо имело более глубокие корни — он и все мстители ненавидели сына господина Грабо за то, каким он был, а вовсе не из-за какой-то отдельной стычки.

Ровно в восемь в класс вошел учитель Линднер. Ученики поднялись. Ни одна парта не хлопнула. Ребята смотрели на своего учителя с участием, как будто тяжелый удар был нанесен ему одному, и приветствовали его особенно дружно.

Учитель заговорил очень тихо. Он поздравил учеников с началом учебного года, сказал несколько слов о предстоящих задачах и вдруг подошел к окну. Долго он молча смотрел в сад.

Весь класс тоже молчал. Слышалось только дыхание ребят. Очень громкое почему-то.

Гейнц Грабо ухмылялся, опустив уголки губ.

Глаза Альберта горели огнем. Ненависть удваивала силу, с которой он сжимал крышку парты. Сидел он чуть пригнувшись и втянув голову.