Ниссон Зелеранский - Мишка, Серёга и я

И вот теперь стиляга появился снова.

— Почему ты гуляешь? — повторил он.

— С какой стати я вам должен докладывать? — возмутился я.

— Как ты разговариваешь с учителем? — грозно спросил стиляга.

— Откуда я знаю, что вы учитель? Может, вы новый пионервожатый.

— Я педагог, — важно сказал стиляга. — Ну? Будем играть в молчанку?

— Гуляю, потому что отпустили, — с достоинством произнес я. — Я же не ваш ученик, в самом деле!

Стиляга холодно посмотрел на меня и спросил:

— Из какого ты класса?

— Из восьмого «г», — злорадно сказал я, заранее предвкушая, какой это произведет эффект.

Но стиляга неожиданно для меня обрадовался.

— Так, так… — тоже злорадно сказал он. — Значит, попал по адресу. Я назначен к вам классным руководителем. — И он нагло усмехнулся мне в лицо.

Мне стало жаль этого человека. Если бы он знал, что ожидает его на первом же уроке!

— Почему же тебя отпустили с физкультуры? — спросил новый классный (он уже знал, какой у нас урок).

— Ногу повредил.

Стиляга дружески подмигнул мне и спросил:

— Симулируешь?

Я негодующе промолчал.

— Ну, ну! — сказал стиляга. — Где она у тебя болит?

— Тут! — сердито сказал я, ткнув куда-то возле колена.

— Может, признаешься? — спросил стиляга. — Я ведь все ваши фокусы наизусть знаю. Не хочешь? Тогда иди сюда.

Он прошел в учительскую. Я заковылял вслед.

В учительской было пусто. На столе лежали стопки тетрадей с контрольными и свернутые географические карты.

Классный велел мне сесть на стул и, наклонившись, ощупал мою ногу. На всякий случай я несколько раз вскрикнул.

— У тебя, наверное, колено болит? — спросил стиляга, поднимая ко мне голову.

— Да, да, именно колено, — подтвердил я.

— Может, ты мениск повредил?

Я не знал, что такое мениск, но все-таки сказал, поморщившись:

— Очевидно, да. Именно мениск.

— Врешь, — сказал стиляга, выпрямляясь. — Ничего у тебя не болит.

Он подошел к столу и достал из кармана новенькую записную книжку. Я угрюмо следил за ним.

— Как твоя фамилия?

— Верезин! — буркнул я.

— Так и запишем, — весело сказал стиляга. — Верезин симулировал. Согласен? Можешь идти.

— До свидания! — со злостью сказал я и заковылял к двери.

— Да ты не хромай, — не оборачиваясь, посоветовал мне стиляга. — Уже ни к чему.

Я захромал еще сильнее.

Только выйдя за дверь и оглядевшись по сторонам, я со всех ног помчался к физкультурному залу.

Наш класс был равнодушным, насмешливым и злым. Бывают такие люди, которым в жизни не повезло. И у них от этого испортился характер. Нашему классу постоянно не везло.

Неделю назад, к примеру, произошла такая история. Школа собирала металлолом. Обычно мы с прохладцей участвуем в таких кампаниях. Разве кто-нибудь прихватит старое ведро из трофеев восьмого «а» и перенесет к нашей жалкой добыче. И на этот раз, вместо того чтобы рыскать по дворам в поисках металлолома, мы стояли у школы, греясь на солнце, и глядели, как Серёга невозмутимо вытаскивает из кармана сначала гайку, потом две иголки в спичечной коробке и, наконец, наперсток без донышка.

Но вдруг я вспомнил, что в нашем дворе, возле домоуправления, лежит уйма старого железа. Сколько-то месяцев назад его сняли с флигеля, когда меняли крышу. С тех пор оно валялось беспризорное, ржавело и дырявилось (моя мама, которая работает бухгалтером в домоуправлении, много раз говорила, что это железо давно следовало списать в утиль).

Я рассказал ребятам, что можно добыть железо. Сто килограммов. Триста. Тонну. Больше, чем собрала вся школа. Его вполне хватит на вертолет.

Ребята закричали, что я гений.

Серёга Иванов, забрав свои иголки, важно перенес их к старым корытам и кроватям, собранным восьмым «а».

— Долг возвращаю, — галантно пояснил он «ашкам». — Я у вас в прошлом году старое ведро одолжил.

Потом он взял меня под руку и повел на улицу.

Мы собрали больше, чем все остальные классы, вместе взятые. В стенгазете наш восьмой «г» поместили на межконтинентальную ракету.

Но дня через три, едва мы успели привыкнуть к славе, разразился скандал. Управдом, прибежав в школу, заявил, что мы украли казенное имущество.

На выручку за металлолом школа уже собиралась купить лыжи и футбольные мячи. Теперь все эти деньги нужно было отдавать домоуправлению, да еще добавить тысячу шестьсот рублей!.. [1] Действие повести происходит до шестидесятого года, и цены указаны в старых деньгах.

Из героев мы сейчас же превратились в дикую орду, которая только позорит школу. Нам велели немедленно собрать деньги и вызвать родителей.

Но Мишка Сперанский, мнение которого очень ценилось в таких случаях, предложил никаких денег не собирать, потому что мы не для себя старались и железо было старое. Его все равно бы сдали в утиль, а какая разница, кто это сделал. Мы только ускорили это дело, а то железо еще месяц валялось бы во дворе. Мишка сказал, что надо пойти в райсовет. Пусть управдома накажут за нерасторопность и клевету. Мы сейчас же помчались к директору. Узнав, что мы собираемся жаловаться на управдома, директор задумался, а потом повеселел.

— А что? — сказал он. — Попробуйте, в самом деле.

Но мы, конечно, и не думали ничего доказывать. Во-первых, после разговора с директором возникла надежда, что все образуется само собой, а во-вторых, таким уж мы были классом. Строить планы — пожалуйста. А выполнять — каждый рассчитывает на другого.

С металлоломом нам явно не повезло. Но если бы только с ним одним! Мы привыкли к тому, что наш восьмой «г» (а раньше и седьмой, и шестой, и пятый) считают самым плохим в школе и часто называют восьмой «о», то есть «орда». Мы на все махнули рукой. Когда нам приводили в пример другие классы, мы только злились. Больше всего злились мы на восьмой «а». Он считался самым лучшим в школе. Им нас попрекали особенно часто. Не удивительно, что у класса испортился характер.

Я как-то слышал поучительную историю. Знаменитый адвокат Плевако (он жил еще при царе) защищал горбуна, убившего жену. Свою речь Плевако будто бы начал так:

— Господа судьи и господа присяжные заседатели! Господа присяжные заседатели и господа судьи! Господа судьи и господа присяжные заседатели! Господа присяжные заседатели и господа судьи…

— Это неуважение к суду! — закричали наконец господа судьи и присяжные заседатели.

Тогда Плевако сказал:

— Я повторял эти фразы всего четверть часа, и вы уже потеряли терпение. Каково же было моему подзащитному четверть века подряд слышать: «Урод, горбун, горбун, урод…»!

И подсудимого, кажется, оправдали.

Нам тоже много лет твердят: «Класс «а» хороший, а класс «г» плохой; класс «г» плохой, а класс «а» хороший».