Оскар Ремез - Четверка в четверти

Потом все распрощались и разошлись по домам.

А четверо отправились обратно, к старому дубу.

Корягин, Замошина, Пенкин и Кудрявцева. Эта четверка немалому научилась в этой четверти. Они стояли у дуба и спорили.

— Если хотите знать, — говорила Оля, — как раз Ильин и поступил правильно. А я поддалась и отступила от правил. Простить себе этого не могу.

— Пусть он поступил правильно, — пробасил Корягин, — но я бы никогда так не сделал! Никогда!

— Ну и что хорошего? — дразнила его отчего-то сиявшая Кудрявцева. — Сняли тебя со старосты.

— Ну и пусть. И пусть!

— А вы знаете, чьим именем я бы назвал отряд? — спросил вдруг Пенкин. — Именем газетчика Мирона Сергеевича.

— Уж ты выдумаешь! — возразила Замошина.

И спор разгорелся с новой силой. Очень уж много накопилось нерешенных вопросов. И не решен еще был самый главный из них — как жить дальше.

Они долго спорили об этом и, наверно бы, решили, если бы не заверещал экскаватор. Он работал сегодня во вторую смену и загрохотал отчаянно и яростно.

И автор, который стоял неподалеку и хотел записать конец этой повести, снова ничего не услышал.

Он только увидел, как Кудрявцева подошла к Оле Замошиной и протянула ей руку.

Он только увидел, как Пенкину стало стыдно, как он вынул из портфеля свою заветную коричневую тетрадь и передал ее Кудрявцевой; как та долго отказывалась и поправляла свой пушистый шарф, а потом взяла и даже, кажется, покраснела.

И вдруг, перекрывая шум экскаватора, зазвучала живая и громкая песня.

Она прорвалась сквозь металлический скрежет и унеслась куда-то далеко, к морозному небу, к дальним огням, к звонкому и загадочному Завтра.

Это пела временно освобожденная об общественных нагрузок Оля Замошина.

У нее действительно оказался отличный голос! Свой. Собственный.

И хотя это никакой не конец, а, может быть, только еще начало, в надежде, что все должно кончиться хорошо, автор уверенной рукой выводит на этой, последней страничке —

Конец повести.