Лилли Промет - Девушка в черном

В такое время в магазине обычно бывало две очереди. В одной — женщины стояли за продуктами, в другой — терпеливо и смирно стояли за водкой мужчины.

Саале видела сквозь стекло, как подъехал на велосипеде Танел; у него за спиной на багажнике сидел маленький мальчик и висели пустые хозяйственные сумки.

Саале хотела отвернуться, но Танел уже заметил ее и кивнул, как добрый знакомый. Он вошел и протянул Саале руку.

— Помните, я должен был показать вам поплавки? — сказал он.

Но Саале не поняла:

— Что?

— Ну, эти, стеклянные шары.

— А-а, — догадалась Саале.

— Сможете сегодня прийти?

Саале покачала головой.

— А завтра?

Саале беспомощно пожала плечами, потому что снова сказать «нет» было как-то неловко.

Наконец Кади уложила покупки в корзинку и сумку, развязала узелок носового платка и протянула продавщице деньги.

— Ну, я пойду, — торопливо сказала Саале, и Танел пообещал, что зайдет завтра.

Саале услыхала еще, как Танел спросил у продавщицы что-то, чего не оказалось, и радостно воскликнул:

— Здорово! Значит, мне не надо стоять в очереди!

Все засмеялись.

Впечатления утомили Саале. По дороге домой она несла часть груза, и веревочная плетеная ручка врезалась в ладонь. Время от времени Саале отдыхала, меняла руку. А Кади неслась впереди как на крыльях.

— Теперь видишь, — говорила она, — у нас тут нет никакой пустыни, которую ты искала!

Саале несколько раз ловила себя на мысли, что втайне ждет Танела. Но когда парень не явился в обещанный день, у нее словно камень свалился с души.

Несколько дней подряд Кади приходила домой очень поздно. Она совсем не ела, только пила из ковшика воду и возбужденно говорила о рыбе, которая прет в безумном количестве. Не хватало тары, транспорта и рабочих рук, и из города будто бы пришло распоряжение бросить улов обратно в море.

Кади родилась и выросла тут на побережье, но никогда не слыхивала, чтобы топили выловленную рыбу. Хороший улов всегда почитали за счастье, а не за наказание. Теперь, казалось, все идет наоборот.

Телефон в конторе раскалился от переговоров, но толку от этого не было никакого. Тогда устроили собрание, и, по словам Кади, люди словно наглотались дрожжей, все так и бродило.

Все требовали показать им обормота, который отдал такое распоряжение.

Но так как Саале в этих делах ничего не смыслила, Кади продолжала свои яростные рассуждения сама с собой.

В среду появился Танел. Он был, как всегда, весел, не извинился и ничего не объяснил и сказал:

— У нас сплошная полундра с рыбой.

Он снова позвал Саале смотреть поплавки. Сердце Саале учащенно забилось.

— Тут идти недалеко, — пояснил Танел, и Саале кивнула, сама не зная почему.

Песчаная дорога, петлявшая между громадными валунами и можжевельниками, вела к большой голой поляне, где сушились, разложенные на траве, сети какуамов. Сети были слегка втоптаны в землю в тех местах, где через них ходили.

— Это они и есть? — спросила Саале, глядя на стеклянные ядра, вбиравшие в себя зелень земли, синеву небес и все радостные и изменчивые настроения дня.

Танел кивнул утвердительно, взял в руки один шар, который отвязался и лежал отдельно. Сначала он сам посмотрел сквозь него, потом передал Саале. Девушка подержала его в нерешительности и подняла к глазам.

Она ничего не увидела.

Они смотрели сквозь шар друг на друга, и Танел вдруг сказал с изумлением:

— У вас такие красивые глаза, чего вы их вечно прячете?

Саале залилась краской. Что в таких случаях отвечать, она не знала. Следовало бы, наверно, сказать: «Если вы будете так со мной говорить, я сейчас же уйду!»

Пока Саале молча придумывала ответ, Танел уже говорил совсем о другом.

— У нас тут такие черничные места! Можно наесться черники, не сходя с места.

И на это Саале не знала, что ответить.

— В самом деле? — спросила она.

Солнце спустилось низко, розовые стволы сосен пламенели в его лучах, а четыре больших ржавых якоря на краю поляны казались совершенно черными.

Танел достал из кармана морковку и с хрустом грыз ее.

— Простите! — вдруг воскликнул он. — Может быть, тоже хотите?

Саале отрицательно покачала головой, но Танел уже достал вторую морковку, на всякий случай протащил ее через сжатую ладонь и протянул девушке.

И Саале взяла морковку.

Вечером Саале долго сидела на краю постели и, покачивая на ноге туфлю, снова и снова думала о том, что говорил ей Танел, что она отвечала Танелу и спрашивала у него.

«Вы всегда такой веселый?» — спросила Саале.

И парень ответил:

«Всегда»

«Почему?»

«Просто так», — сказал Танел.

«И вам никогда не бывает грустно?»

«Ничего не могу с собой поделать, но стоит мне утром проснуться — и у меня уже хорошее настроение. Иногда я не знаю, что сделал бы от радости. Так вот взял бы и поднял на руки Хельментину, мамашу милиционера, вместе с велосипедом».

Танел засмеялся.

Солнце садилось. Камни краснели, будто раскаленные. По краям неба, как предупреждение об опасности, скопились неподвижно темные тучи со сверкающими краями. И Саале вдруг подумала, что именно так должен выглядеть конец света.

Она спросила у Танела:

«А вы знаете, что в день Страшного суда люди должны будут держать ответ за каждое свое слово?»

Танел изумился:

«В самом деле? — и ответил, к огорчению Саале: — Тогда он долго бы длился, этот день Страшного суда».

«Вы бога не боитесь», — сказала Саале с сожалением.

А у Танела уже был вопрос наготове:

«А почему его надо бояться?»

Саале лежала в ночной темноте, широко раскрыв глаза, словно всматриваясь в загорелое, обветренное морскими ветрами лицо Танела со светлыми глазами. Она пыталась освободиться от этого лица, и каждый раз, когда поворачивалась на другой бок, кровать скрипела протяжно и болезненно. Лицо Танела слишком часто возникало перед ней, и это мучило Саале, как ощущение некой тяжкой вины. И все же она торговалась из-за Танела с богом:

— Господи, будь к нему милосерден…

Ночи стали светлыми от белого цветения.

Воздух был полон соли и тишины.

Но день рождался с гвалтом, потому что неприятности из-за рыбы все еще продолжались. Рыбаки знай себе ловили, комбинат оказался не в состоянии принимать рыбу, улов пропадал зазря, а в городах газеты требовали свежей рыбы, и люди в кафе говорили бог знает что.

У них были основания негодовать, потому что с тех пор, как эстонцы живут на берегу Балтийского моря, свежая рыба на столе представлялась для них таким же привычным явлением, как хлеб. А теперь в магазинах обычно продавались только мороженые огромные морские твари, обитатели далеких чужих морей, названия которых выговорить правильно не всегда удавалось. И главное, у них был непривычный вкус и запах. Что же касается консервов, то ведь это не еда, а только закуска.