Наталья Парыгина - Я вернусь! Неудачные каникулы

— Я воду люблю, — сказал Чёрный, подгребая к берегу. Они уже миновали середину проливчика, и Юлька понемногу успокаивалась. — В моряки бы я пошёл.

— Никому дорога не заказана. Можешь служить моряком.

— Бабка говорит: у человека есть судьба, и против судьбы ничего не сделаешь.

— Ты же не уважаешь бабку.

— Да нет, она старуха умная. Жестокая и нечестная, а умная.

Плот пошёл быстрее, словно и он, как Юлька, боялся мрачной глубины воды и спешил к земле. Мальчишка угрюмо смотрел на плот.

— Что, ещё решил поплавать? — спросил Чёрный мальчишку.

— Я тебе всё равно морду набью, — со злостью отозвался мальчишка. — Вот только вырасту немного и набью.

— А ты сейчас набей, — сказал Пашка.

— Ничего, подождёшь.

Юлька, улыбаясь, следила за перебранкой. И что Чёрный связался с таким маленьким? Маленький, а смотри какой ершистый.

— За что он тебе грозится? — спросила Юлька.

— Да искупал я его в прошлом году. Поплыл со мной на плоту, а расплатиться не захотел. Я и столкнул его в воду возле берега.

Пашка захохотал. Юлька смотрела на него недоверчиво и серьёзно.

— Дождёшься у меня! — крикнул парнишка и, погрозив кулаком, пошёл по дороге в Балюки.

— А если бы он утонул? — сказала Юлька.

— Говорю — возле берега. Что я, осёл, в тюрьме за него сидеть? Простудился только. Пока добежал до Балюков в мокрых штанах, ревматизм схватил.

— Зимой? — спросила Юлька.

— Весной. В марте. Я же не виноват, что он такой хлипкий. Да ему ещё лучше: в санатории лечился. Я вон сроду в санаториях не бывал.

— Сволочь ты, — сказала Юлька.

— Только разглядела? — спросил Чёрный. — В школе давно поняли, что сволочь, и выгнали. А ты даже на остров ко мне явилась. Я теперь всему Дубовску расскажу, что ты за мной бегаешь.

— Эх ты! — презрительно проговорила Юлька.

Она повернулась и пошла к городу, вскинув на плечо лыжи. Тот мальчик уходил вправо, к Балюкам, Юлька — влево, к городу. А Пашка один стоял на берегу водохранилища у своего плота.

— Юлька! — крикнул он. — Юлька, подожди. Я пошутил. Никому я не расскажу…

Он бежал к Юльке, топая по дороге смёрзшимися ботинками. Юлька обернулась, выставила лыжи, словно пику.

— Не подходи ко мне! Не смей!

— Жалко, что тебя не искупал, — зло проговорил Пашка.

— Хулиган, — сказала Юлька.

Она встала на лыжи. Пашка молча смотрел, как она ухолила на лыжах прочь. Долго смотрел ей вслед. Но не догонял больше и не окликал.

«С таким я ходила в кино! — думала Юлька, стремительно скользя на лыжах. Она резкими бросками неслась вперёд и вперёд по берегу водохранилища, словно бы убегала от погони. — Из-за него меня не взяли в лыжный поход. А он гад. Искалечил мальчишку. И ещё доволен своей подлостью. Ой, дура… Какая я дура!..»

Юлька запыхалась от быстрого бега. Ресницы и брови заиндевели. Она остановилась, достала платок, вытерла лицо. Оглянулась. Чёрного не было видно — должно быть, вернулся на остров. Мальчик поднимался по склону горы в свои Балюки, на белой дороге чётко виднелась его маленькая фигурка.

«Не хочу я о нём думать, — скользя на лыжах, мысленно говорила себе Юлька. — Не буду о нём думать. Что у тебя общего с Чёрным? Ничего у меня нет с ним общего. Я и на обрыв больше не пойду, чтобы с ним не встречаться. И на остров…» — «Ещё чего не хватало! — сама себе возразила Юлька. — На остров из-за него не ходить. Или на обрыв. Может, вообще запрёшься дома? Везде я буду ходить. А разговаривать с ним не стану. Нашла приятеля. Ещё заступалась за него. Он злой. Ну, хватит! Хватит о нём!»

Юлька уже вошла в город. Воткнув палки в снег, она отстегнула крепления. В гору лыжи придётся тащить на себе. Поднимаясь по скользким ступеням, Юлька, чтобы не думать о Чёрном, принялась их считать. На самой верхней ступени Юлька остановилась и обернулась назад — поглядеть на электростанцию. Отсюда, с высоты, очень хорошо была видна электростанция, и Юльке нравилось на неё смотреть.

Вплотную к старому корпусу, уже закопчённому и давно привычному, стоял новый, розовеющий свежим кирпичом и более мощный. В этом корпусе — тот самый блок, на который перешёл отец и который в январе, через две недели или раньше, даст первый ток. Новая кирпичная труба стройно поднималась в небо. Она была в диаметре больше тех, старых, но издали казалась тоньше из-за огромного роста: на семьдесят метров переросла она своих сестёр. Скоро в топке нового парового котла забушует пламя, свирепо жаркие струи пара ударят в лопасти турбины, и белыми клубами дыма дохнет над степью великанша труба.

На стальных мачтах подстанции, чуть провиснув, тянулись провода высокого напряжения. По степи и потом по горе, которая виднелась вдали, выстроились ажурные башни. Они стояли, словно роботы, раскинувшие в стороны короткие руки, и держали провода. День и ночь, в жару и в стужу, год за годом стояли на своих постах и держали провода, по которым электростанция посылала из Дубовска мощную силу, рождённую её турбинами.

Юлька всегда, глядя на электростанцию и на эти уходящие вдаль по стальным башням провода, испытывала чувство гордости. Не потому, что на электростанции работали отец и мама. Просто чувство гордости за Человека испытывала Юлька, за Человека и его дела, к которым — вот только немного обождать — будет причастна и она.

Мелкие снежинки начали падать с неба. Юлька даже не заметила, когда спряталось солнце. Должно быть, она в это время сидела в дачном домике с Чёрным. Ну да, она выбежала и стала надевать лыжи, а снег уже не искрился, снег лежал однотонный, скучный, и погода начала хмуриться.

Юльке оставалось недалеко до дому, но снег становился всё гуще; сухой, колючий, он сыпал отвесно, будто где-то наверху, в этой мутной мгле, было огромное сито и небесные великаны, озоруя, сеяли снежную муку. Юлька добралась до дому вся белая и долго стряхивала веником снег с лыжного костюма, а шапочку сняла и несколько раз с силой ударила об ладошку.

Дома было тепло и пусто. Юлька поглядела на часы. Мама с отцом придут ещё не скоро. Включила радио. Передавали музыку. Юльке музыка не понравилась — показалась однообразной и бесконечной.

Смутная тревога томила Юльку. Вот-вот, казалось ей, что-то должно произойти в её жизни, что-то важное и необыкновенное, и сердце у Юльки замирало, как на крутом повороте в машине, идущей на большой скорости. Было чуть жутко и радостно. Жутко — от неизвестности. Радостно — от туманной надежды.

Что сейчас ребята делают? Они разбились на группы и уже разошлись по деревням. Четыре группы — в четыре деревни. Марк, Марина и Валя Сизова должны пойти в Петушки. Забавное название: Петушки. Сидят сейчас в жарко натопленной избе бывшего фронтовика, хозяин, закинув ногу на ногу, устроился на диване, курит и, задумчиво глядя куда-то вдаль, в прошлое, рассказывает о войне. Марк и Марина просто слушают. А Валя, конечно, раскрыла тетрадочку — она записывает, чтобы ничего не упустить потом, когда будет рассказывать в классе о встрече с героями Великой Отечественной.