Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия

Пока несли еду, Саша закончил рассказ. Федька ещё раз восхитился Джейн, сказал, что сразу заметил, «какой изящный твой Иоганн», и рад, что подозрения оказались не напрасными.

– Жаль, теперь не познакомимся, – вздохнул он. – Не слышал от джеков, когда штурм-то будет?

Саша в очередной раз пояснил, что держали его не в штабе лорда Раглана.

– Очень жаль. Истомились, ждём, чтобы поскорее… Днём-то сегодня точно не полезут, а вот как стемнеет или на рассвете…

– Федь, – спросил Саша, – а ты как добрался? Я же не успел тебе даже пятака дать на дорогу.

– Ну, у меня свой пятак был, – хохотнул Федька. – Добрые люди везде есть. Пошёл по Москве бродить, зашёл во Скорбященскую на Ордынке помолиться за бедственное положение моё да погреться. С купчихой познакомился. Она домой привела, накормила, а муж мне дал сто рублей на дорогу. Сказал: лучше тебе в руки, чем в комитет какой-нибудь, там разворуют. Ну а я старался в пути себя особенно пирожными не баловать, кстати…

– Да, кстати, – усмехнулся Саша, так как половой подал борщ, – пирожные у вас есть? Хорошо, несите, какие найдутся.

– Так после Святок и добрался до Севастополя, – закончил повеселевший Федька. – Не то чтобы у меня совсем ничего не спрашивали, зато мне было чего рассказать. Сюда только армейские на пополнение приходят, моряков нет. Я для наших был лучший рассказчик про Балтийский флот, как он с лордом Нэпиром… не воевал. Про друзей, где кто служит, мог рассказать. Прибился к экипажу «Трёх Святителей», корабль на дне, экипаж на бастионе. А когда мне уже ни рассказать, ни соврать было нечего, я и сам сгодился кое на что.

– На что же?

– А на все, – запрокинув голову, хрипло сказал Федька, – все могу. И пушку зарядить, и пальнуть, и с донесением сбегать, и драться пойти, если французишки до нашей линии дорвались. Я, было дело, уже лопатой против штыка дрался, тогда и задели. Ну а нет дела – вшей щёлкаю, бомбами бруствер разнесёт – все исправляют.

Саша только сейчас взглянул на руки друга и заметил, какие они грязные. Федька нисколько их не стыдился, зато Саше, как следует помывшему свои руки и вообще умывшемуся в госпитале, стало стыдно.

– Мы все на бастионах братья, как в Морском корпусе, – заметил Федька. – И могила у нас будет братской. Давай выпьем, кстати, чего вину зря стоять.

Вино на вкус оказалось терпким, но не такой уж и кислятиной.

– Джейн мне говорила, – сказал Саша, – что она заметила: на каждые десять выстрелов союзников мы отвечаем двумя-тремя и меньше.

– Верно заметила. Только не три к десяти, бывает – и одного к десяти не выходит. Мы вот так палим, – Федька сунул грязные пальцы в солонку, вынул малую щепоть, кинул в тарелку несколько крупинок. – А они – вот так! – зачерпнул ложкой из солонки, вывалил в тарелку. – Знаешь, почему? Они бомбы пароходами подвозят, а мы татарскими арбами. Только вот ломаются арбы, сам, небось, видел по дороге. А у них пароходы лишь раз потопли в Балаклаве, прошлым ноябрём, теперь снабжение идёт без запинки. Мало, что пароходы, они паровозом из Балаклавы бомбы на позиции везут. И пушек у них больше. Мы только в одном равны: они наш бастион разнесут – мы лопатами чиним. И они лопатами орудуют, если мы их барбет разбили, – нет ещё паровой лопаты. Вот только людей тратим побольше, чем они. Мы порох бережём, они – людей.

Федька вздохнул, допил вино в стакане, налил себе, чуть-чуть подплеснул Саше. Тот не то что возразить, вообще не знал, что сказать. Краснел – и явно не от вина.

– Когда им людей беречь надоест, – продолжил Федька, – пойдут на штурм, и возьмут ведь. У них сейчас такой перевес, что если разом, всей мощью – и французы, и англичане, и сардинцы – навалятся, на все бастионы разом… да по трупам… конечно, не пыжами наши пушки заряжены, но пройдут. А в город войдут – уже не выбить. Больше их, чем наших.

Саша молчал, краснел, но, кажется, все же прошептал: «Что делать-то?», потому что Федька ответил:

– Что делать будем? Прикажет начальство – уйдём на Северную. Не захочет приказать или забудет – все тут и останемся, на бастионах и баррикадах. Мы, флотские, точно не уйдём. Потому что Павел Степаныч не уйдёт. Ты-то сам как решил?

– Пока не знаю, куда определят.

– Так попросись к нам, на третий бастион. Как раз напротив твоих англичан. Будешь по ночам в секреты ходить, может, услышишь чего. Давай, брат Сашка. У нас, бывает, за день воды кружка да сухарь, а здорово… Все свои, все при деле, никого лишнего нет. Я думал, сильней нашего кадетского братства быть не может, ан нет, бастионное братство сильней. Там думали, как от взысканий увернуться, здесь – как от бомб. Надо тебе к нам, Сашка…

В эту минуту произошли два разных события. Половой подал макароны, а в двери трактира вошёл не кто иной, как ротмистр Сабуров.

Открыв глаза, Джейн сразу поняла, что давно не просыпалась столь бессовестно поздно. Секунду она тёрла руками лицо, потом сразу все вспомнила. Она вскочила, мгновенно нашла Крима, пёс приветствовал её радостным визгом.

Приказав ему лежать на парусине, не тревожить повязку, Джейн добралась до мистера Сазерленда. Он тоже заночевал в госпитале, но уже был на ногах и сделал за утро две операции.

– Здравствуй. Я столько раз дарил людям пули, которые из них вынул, но эту впервые дарю стрелку. Держи. – И протянул Джейн смятый свинцовый цилиндрик, вынув его из кармана грязного фартука.

Джейн хотела было отказаться, но потом решила, что, раз эта пуля спасла папе жизнь, её нужно сохранить – может быть, положить в ту самую шкатулку в кабинете рядом с наваринским осколком. Поблагодарила врача, взяла пулю.

– Выпей кофе, съешь чего-нибудь. Сейчас вернётся отец, вы сходите дадите полицейские показания. Потом возвращайся. Поработаешь днём, вечером отдохнёшь и снова выйдешь на рассвете. Я понимаю, от такого ритма сломается любая машина, но хочется верить – сегодня ночью все закончится.

Подошёл папа, и они отправились к следователю дать показания о вчерашнем инциденте. Кроме того, папа предложил Джейн рассказать о разговоре, услышанном в Освалдби-Холле. Уже полученные признания мистера Счастливчика дали определённый вес этим показаниям.

– Мерзавец понял: молчание не даст ему никаких выгод, а желание выложить все, что знает, – хоть какой-то, да шанс. Он подробно рассказал о том, как мистер Стромли снарядил его в дорогу. Честно говоря, не будь завтрашнего штурма, мы должны были бы уже быть в Балаклаве, а может, и на борту парохода, идущего в Стамбул. Командующий отпустил бы меня, узнав, что мой сын во власти негодяя, подославшего убийцу. Но мы сделаем это завтра, когда Севастополь падёт.

«И, может быть, я смогу улизнуть, так и не объяснив Мэрдо, что с его мундиром», – обрадовалась Джейн. И тут же устыдилась, вообразив реакцию бедняги Мэрдо, и огорчилась, представив, как будет волноваться за судьбу Катерины Михайловны, Данилыча, а главное – Саши, если город будет взят.