Всеволод Нестайко - Супер «Б» с «фрикадельками»

«Просто понедельник — день тяжелый!» И тут Лариска вспомнила, что Вовочка Таратута почти всегда получал плохие оценки именно в понедельник. «Выходит, в воскресенье готовить уроки ему некогда. Чем он занимается в воскресенье?.. Неужели?.. Папа когда-то говорил, что у него на вокзале украли портфель. Поставил на землю у киоска, когда покупал газеты. Миг — и нет портфеля. Есть категория так называемых вокзальных воров…» — Лариска похолодела.

Ночью ей снился сон. Все было, как в тех американских гангстерских боевиках: мчались мотоциклы, автомобили, звучали выстрелы, горели взрывались, перевертывались «Мерседесы», «Ягуары», «Порше»… И за рулем побитой спортивной машины сидел закопченный Вовочка Таратута. А рядом с ним сидела она, Лариска.

«Так вот какая твоя тайна! Ты, оказывается, гангстер! А я к тебе так относилась!..» — говорила она.

«Да цыц, ты, канарейка! — хрипел он. — А то сейчас выкину из машины!»

«Ах, так! Да я сама выпрыгну!» — она резко открыла дверцу и… проснулась, лежа на полу.

В течение недели Вовочка больше не получил ни одной плохой сценки. Только «хорошо» и «отлично». Но разговоров с Лариской избегал.

В воскресенье с самого утра Лариска с родителями и московскими родственниками, теткой и дядькой, поехали на вокзал. Мамины родители, Ларискины дедушка и бабушка, жили под Фастовом, в селе Кожанка. И сегодня дедушке исполнялось семьдесят лет. Поэтому, собственно, москвичи и приехали — на юбилей.

Лариска любила семейные праздники, когда родственники сидели за длинным столом, весело гомонили, перебивая друг друга, произносили шутливые тосты, острословили и смеялись.

И сейчас, сидя в электричке и глядя, как мелькают за окном деревья, она чувствовала то радостное возбуждение, какое бывало у нее перед семейными праздниками. Она мурлыкала песенку и не сразу обратила внимания на дружный смех в противоположном конце вагона. И вдруг вздрогнула и замерла, услышав знакомый голос, который громко выкрикивал, перекрывая смех:

— Будет вам грустно до тех пор, пока не купите у меня «Анекдоты»! Кто «Анекдоты» у меня купит, тот уже никогда в жизни не грустит!.. Всего лишь за одну гривну вы можете получить радость на всю дорогу в электричке… Смех — здоровье для всех! Смех — это наш украинский женьшень! Здоровье и долголетие — всего за одну гривну!

— Ой! — тихо ойкнула Лариска. — Да это же наш Таратута. Вова Таратута! Дайте мне быстрее газету! Я не хочу, чтобы он меня видел! Это же его тайна! Он не хочет, чтобы в классе знали!

— Тю! — пожал плечами папа, отдавая Лариске газету, которую читал. — Вот глупенький! Зачем же скрывать? Он же работает, деньги зарабатывает!

— Из него выйдет человек! — добавил дядя. — Все американские миллионеры начинали с продажи газет в детстве.

Газета, которой прикрывалась Лариска, дрожала у нее в руках. И папа, и дядя купили у Вовочки по тоненькой брошюре анекдотов, которые он вытащил из школьного портфеля.

— Благодарю! — уже безо всякого рифмования сказал Вовочка и отправился дальше. Как всегда в воскресенье, электричка была переполнена.

На следующий день, в понедельник, Лариска не могла дождаться, когда уже закончатся уроки. Ей так не терпелось поговорить с Вовочкой без свидетелей!.. Но она и виду не подавала.

И вот наконец прозвенел последний звонок.

Она так нервничала, чтобы ей никто не помешал, что едва не попала под машину, догоняя Вовочку.

Оглянувшись вокруг, нет ли поблизости одноклассников, она поравнялась с ним и тихо сказала:

— Смех — это украинский женьшень!

— Что?! — Вовочка споткнулся от неожиданности.

— Не бойся, я никому не скажу! Мы вчера на электричке ездили к дедушке. Но ты зря прячешься… Я… я горжусь тобой!.. — она покраснела. — Из тебя выйдет человек. Все американские миллионеры начинали с продажи газет в детстве. Какое-то время они шли молча.

— Я газетами тоже пробовал, — сказал наконец Вовочка. — Но это сложно… Газетами надо с утра… А я в школе. Могу только в воскресенье.

— А те стихи ты сам сочинил?

— Ну! Стихи! Тоже мне нашла Тараса Шевченко!

— Не скажи! Может, ты и настоящим поэтом станешь.

— И буду продавать свои стихи в электричке, — улыбнулся Вовочка. — Поэты сейчас не жируют… Да и сегодня, ты же видела, по литературе не подготовился.

— Ничего! Просто понедельник — день тяжелый. Но есть еще и вторник, среда, пятница… Исправишь!

— Исправлю!.. Ну, гуд бай! — он на какое-то мгновение остановился и взглянул ей в глаза. — Спасибо тебе!.. Но, если хочешь, можешь рассказывать… Правда, чего прятаться? Я же не краду…

И Вовочка Таратута побежал к своему дому.

Марина Зинченко и Надя Бондарчук дружили с первого класса. Вот как посадила их учительница Оксана Яковлевна за одну парту в первый день их школьной жизни, так они и начали дружить. И все пять с половиной лет дружили — вместе уроки готовили, друг другу помогали. Марина больше к математике способна была, к физике, химии — точным наукам. А Надя к литературе, истории. Географию любила. Марина Наде задачке если не поможет решать, так дает списать. А Надя Марине по литературе, по истории то, что Марина дома выучить не успела, перед уроками сжато расскажет, а то и на уроке подскажет. Одним словом — творческая взаимопомощь. И у Нади, и у Марины родители были небогатые, но и не совсем бедные. Надин папа в какой-то фирме шофером, а мама в бухгалтерии работала. А Маринин папа в райгосадминистрации какие-то бумаги писал, мама в техникуме преподавала. Марина была хохотушкой, любила смешные книжки, анекдоты, веселые передачи и вообще все веселое. Надо часто ее веселила, изображая неуклюжую неудачницу. Надя была худая, высокая и считала себя некрасивой. Хотя и черты лица были правильные. И глаза большие, живые. И губы пухленькие, розовые. Но когда девочка считает себя некрасивой, это каким-то образом влияет на людей. Это отсутствие самоуважения, критическое к себе отношение передается другим. И вместе с тем это придавало Наде раскованности, она позволяла себе кривляться, корчить всяческие гримасы, комиковать. И это выходило у нее симпатично, даже талантливо…

Вот идут они с Мариной, и вдруг Надя — бабах на землю!

— Во! Снова я упала! Вот неуклюжая!

Маринка смеется, а потом говорит:

— Это ты нарочно! Скажи — нарочно? Тут же и споткнуться не обо что?

— Что ты говоришь! Кто это нарочно падает? Вот юмористка!

— Это ты юмористка, а не я. Смотри — колено разбила!

— До свадьбы заживет! — улыбалась Надя. — Тем более до моей. Неизвестно, будет ли вообще.