Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени

Однако Гуннар заговорил не о себе. Он заговорил обо мне. И своей сестре.

Я как раз собирался нанести удар милосердия особенно уродливому кусту, когда Гуннар сказал:

— А знаешь, ты Кирстен реально нравишься.

Я резко развернулся к нему, оросив гербицидом его башмаки.

— Ой, извини...

Он с полным самообладанием вытер жидкость тряпкой.

— Вот уж не думал, что для тебя это новость, — продолжал он. — Особенно если вспомнить поцелуй на всю газету.

Я поежился.

— И вовсе не на всю. Только на четвертой полосе. И, вообще, это был не настоящий поцелуй, а так просто, чмок. Во всяком случае, я так думаю. — Тут я немного кривил душой. На самом деле из головы у меня не шли слова Лекси. — А что, Кирстен тебе что-то говорила?

— Ей ни к чему что-то говорить. Я свою сестру знаю. Она абы кого не целует.

Вот оно — подтверждение из уст ближайшего родственника!

— Так как — я ей нравлюсь? В смысле Нравлюсь с заглавной буквы «Н», да?

Гуннар немного поразмыслил.

— Не то чтобы с заглавной... Скорее, это больше похоже на курсив.

По мне, это было в самый раз. От заглавной буквы у меня вообще крыша бы съехала.

— И ты... ну, ты ничего, что я ей нравлюсь ?

Гуннар продолжал умерщвлять траву.

— А с какой стати мне быть «чего»? Лучше уж ты, чем какой-нибудь другой недоумок, так ведь?

Я был не совсем уверен, что у него действительно нет возражений; может, он только притворяется, что его все устраивает. Помню, подобная история случилась с десятилетней сестренкой Айры, которую в день св. Валентина поцеловал на детской площадке один двенадцатилетка. Услышав об этом, ее братец собрал целую шайку, и они буквально затерроризировали пацана; теперь сестре Айры, похоже, ждать следующего поцелуя до второго пришествия.

Однако тут была иная ситуация. Во-первых, это Кирстен поцеловала меня, а не я ее. Во-вторых, она старшая сестра Гуннара, и поэтому он вряд ли считает своей задачей защищать ее.

— Ты ей нравишься, потому что ты настоящий, — пояснил Гуннар. — Бесхитростный.

Вот это новости. Конечно я настоящий! Каким же мне еще быть? Но раз Кирстен ценит во мне настоящесть, то возражать не собираюсь. Что же до бесхитростности, то чем дольше я думал, тем больше проникался мыслью, что это очень высокая оценка. Понимаете, большинство моих однокашников можно разделить на три категории: позеры, кретины и лузеры. Позеры вечно строят из себя невесть что, пока сами не забудут, кто они такие, и не превратятся в полный нуль. У кретинов мозги усыхают до размера грецкого ореха, что происходит под влиянием как наследственности, так и средств массовой информации. И, наконец, лузеры — эти в конечном итоге находят друг друга где-то в донных отложениях генофонда, но поверьте мне, зрелище это весьма неприглядное.

Тем из нас, кто не подпадает ни под одну из перечисленных категорий, приходится туго: мы вынуждены жить собственным умом, что увеличивает наши шансы попасть как в сливки общества, так и в дурку. Но, алло, — если не помучиться, ничего не получится, так ведь?

Значит, Кирстен нравятся бесхитростные парни. Проблема в том, что притвориться бесхитростным невозможно: как только ты попытаешься это сделать, то перестанешь быть бесхитростным. Вообще-то, сдается мне, бесхитростность сродни бестолковости. Например, когда порядочный человек настолько бестолков, что не догадывается о собственной порядочности — вот тогда про него можно сказать, что он бесхитростный.

Не знаю, каков я, но поскольку почти все время веду себя как полная бестолочь, то, пожалуй, она права, я бесхитростный.

— Ага... — протянул я. — И что мне теперь делать, как думаешь? — Я козырял своей бестолковостью, словно это невесть какое великое достоинство.

— Пригласи ее на свидание, — посоветовал Гуннар.

На этот раз я плеснул ядовитой жидкостью в собственную физиономию.

Мой вам совет: всячески избегайте попадания гербицида в глаза. Недаром инструкция рекомендует надевать защитную маску. Но разве ж я прислушиваюсь к инструкциям? Резь в глазах загнала совет Гуннара куда-то в дальний уголок моего сознания, и на некоторое время для меня мир перестал существовать.

Я проторчал в ванной с полчаса, промывая глаза, а Гуннар все это время забрасывал меня цитатами из великих мыслителей о целительной природе боли. К тому моменту, когда агония перешла в стадию тупого жжения в веках, я чувствовал себя так, будто только что очнулся после операции. Я шагнул из ванной, и кто бы вы думали в это мгновение вошел в дом? Сестра Гуннара.

— Энси! Привет! — Кажется, в тоне Кирстен звучало чуть больше воодушевления, чем ей того хотелось. Думаю, это хороший знак. Но тут она воззрилась на меня с недоумением:

— Ты... плакал?

— Что?... А-а... Нет, это гербицид.

Недоумение во взгляде Кирстен усилилось. Тогда я пояснил:

— Мы с Гуннаром занимаемся убийством растений.

Глаза девушки отразили весь спектр недоумения одновременно, и она, запинаясь, проговорила:

— Это у вас... хобби такое?

Я глубоко вдохнул, постарался упорядочить (насколько это было возможно) мечущиеся в панике мысли и попробовал изложить ей суть нашей задумки с «пыльным котлом», причем так, чтобы не выглядеть полным и окончательным идиотом. Должно быть, мне это удалось, потому что недоумение исчезло с лица девушки.

И тут из кухни донесся голос миссис Умляут:

— Энси, на ужин остаешься?

— Конечно остается, — проговорила Кирстен с лукавой усмешкой. — Как он сядет за руль с такими-то глазами!

— Вообще-то я... у меня еще нет прав...

Она игриво поддела меня локотком:

— Знаю. Просто прикалываюсь.

— Ага... понял.

До сих пор я как-то не задумывался над тем унизительным фактом, что Кирстен уже достаточно взрослая, чтобы водить машину, а я нет. Наверно, я покраснел как рак, потому что почувствовал, как запылали уши. Кирстен засмеялась, затем наклонилась ко мне и прошептала:

— Ты такой милый, когда смущаешься!

Отчего я зарделся еще больше и промямлил:

— Ну, поскольку в твоем присуствии я смущаюсь все время, то, должно быть, я уже невообразимый красавец.

Она опять засмеялась, а я вдруг сообразил, что выдал классную остроту. Вот уж никогда не думал, что можно очаровать кого-то при помощи стыда. Золотую звезду мне!

На ужин сегодня миссис Умляут приготовила жареную курицу — блюдо такое же не скандинавское, как и гамбургер. Правда, гарниром служила квашеная красная капуста, которая, как я подозреваю, имела явно нордическое происхождение, но была менее отталкивающей по сравнению с селедкой, перебродившей в козьем молоке.

Поначалу за столом сидели только мы четверо. Отец семейства, которого ожидала пустая тарелка, тоже присутствовал здесь, но незримо, словно дух святой.