Эдуард Пашнев - Белая ворона

— Пушкин не любил именно модных альбомов. А записывал свои стихи куда? — спросил В. Г. Дресвянников.

Он хотел, чтобы и учителя и школьники поняли, что Пушкин охотно записывал стихи в такие же девчоночьи альбомы, которые он, Дресвянников, собирает. Для доказательства этой мысли у него были две пушкинские строчки из «Евгения Онегина»: «В такой альбом, мои друзья, признаться, рад писать и я». Всего две строчки, но умело повторенные несколько раз, они умножались, производили впечатление…

Он виртуозно умел цитировать, присоединяя нужные ему строки последовательно к одному, другому, третьему четверостишию…

И еще раз… Он создавал из Пушкина свою, цитатную, поэму…

Он старался повторением ключевых строк обратить внимание на приметы, присущие альбомам современных девушек. Переписывают же они по сей день друг у друга слова: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня».

Анна Федоровна оглянулась назад и поразилась, с каким вниманием девчонки следят за выражением лица этого человека. Говорил он не очень хорошо, ходил и бубнил себе под нос:

— Пушкинв 1832 году подарил Смирновой-Россет такой альбом. Пушкинсам написал название и записал в альбом свои стихи: «В тревоге пестрой и бесплодной…» Теперь по этому пушкинскомуальбому мы можем воссоздать атмосферу салона Карамзиных. Альбомная лирика двадцатых — сороковых годов… прошлого столетия… оказывала влияние даже на пушкинскуюлирическую поэзию. Поэт Языков в послепушкинскиепятидесятые годы жаловался на исчезновение альбомов в прозаическое и пошлое время. Не альбомы пошлые, даже если в них встречаются кое-какие вольности. Время пошлое, в которое исчезают альбомы. Поясню! Для этого мне надо вернуться немного назад, в допушкинскоевремя. Наиболее ранние альбомы в собрании Рукописного отдела Пушкинскогодома относятся ко второй половине XVIII века. Это так называемые штамбухи, распространившиеся…

Нина Алексеевна решительно поднялась.

— Виктор Григорьевич, извините. Мы пригласили киномеханика на определенные часы. Я боюсь, мы просто не успеем…

— Хорошо, давайте сначала посмотрим кино, — сказал он и сел в первом ряду на свободное место, положив ногу на ногу, начал покачивать носком ботинка.

Но когда погас свет и застрекотал узкопленочный аппарат, В. Г. Дресвянникова вызвали в коридор. Там уже стояли Нина Алексеевна и Анна Федоровна.

— Я немного отвлекся, — сказал он, улыбаясь, — извините, страсть коллекционера.

Нина Алексеевна закурила и, заговорив, стала пускать дым в сторону и смотрела в сторону:

— Это ничего. Интересно. Но немного, как бы это сказать… не по теме.

— Всю жизнь так живу… Не по теме, — он посмотрел на Анну Федоровну.

Она потопталась, опустив голову, сказала:

— Да, интересно. Лично мне интересно… Добавление к «Евгению Онегину» — это интересно. Вы считаете, тут нет подмены школьных альбомов пушкинскими альбомами?

— Может быть, отчасти… Совсем немного… Не во всех случаях можно легко отделить альбом от альбома, историко-литературные интересы требуют заострения мысли.

— Нет, не могу я, Виктор Григорьевич, согласиться, хоть режьте, что альбомы наших дев представляют историко-литературный интерес, — сказала Нина Алексеевна.

— Да, да, — соглашался В. Г. Дресвянников. — Это все проблематично.

— Я вам скажу честно, — Нина Алексеевна стряхнула пепел в бумажку, свернутую коробочкой, — я против этих альбомов. Была и буду! Они записывают туда всякую чепуху. А иногда, извините за выражение, и похабщину.

— Да, да, я знаю, — сказал В. Г. Дресвянников.

— Но тогда непонятно, зачем вы так говорили. Мы боремся с этими альбомчиками, анкетами.

— Может быть, зря боремся? — мрачно возразила Анна Федоровна. — Вернее, не так боремся, не знаем, с чем боремся. Альбомов этих нам читать не дают.

— Читала я, — сказала Нина Алексеевна, — читала, отбирала, за мою практику можно было бы уже такую коллекцию составить. Не понимаю я, Виктор Григорьевич, зачем вам, кинокритику, эти альбомчики?

— Живу не по теме, думаю не по теме. Но после фильма даю обещание держаться темы, честное слово.

Нина Алексеевна с сомнением посмотрела на него:

— Только вы, пожалуйста, не очень долго держите их после фильма. Им уроки надо готовить. И родители будут волноваться.

— Хорошо, хорошо, я понял.

После фильма В. Г. Дресвянников говорил только об экранизации пушкинских произведений «Капитанская дочка», «Дубровский». Потом девчонки задавали вопросы, он отвечал. Он любил отвечать на вопросы. Тут можно говорить не по теме. О чем спросили, о том и говорить. Но, воспользовавшись паузой, Нина Алексеевна поднялась, поблагодарила его от имени школы, пожала руку. Все захлопали. В. Г. Дресвянников под аплодисменты вместе с учительницами вышел в коридор. И уже в коридоре почувствовал, что Нина Алексеевна потеряла к нему всякий интерес, а учительница литературы идет и, судя по всему, думает о том, что он сказал, вместо того, чтобы безоговорочно согласиться с умным эрудированным человеком, которые не часто приходят к ним в школу.

С его оригинальными мыслями всегда было так. Он поражал воображение слушателей, пока они не замечали подмены. Некоторые считали, что его мысли и оригинальными-то были за счет подмены. Они не понимали, что он подменял одно другим для доходчивости. Его мышление требовало оригинальной формы, парадоксов, только и всего. Ему казалось сейчас, после вопроса Анны Федоровны, что он сознательно подменил в своих рассуждениях школьные альбомчики с песенками «Мой дедушка разбойник» и «Чап-чап-чары» альбомом Смирновой-Россет, куда записывали свои стихи Пушкин, Плетнев, Вяземский, Лермонтов. В. Г. Дресвянников не хотел себе признаться в том, что учительница попала в слабое место в его рассуждениях, которого он сам не замечал, а теперь заметил, но не хотел соглашаться с какой-то там школьной учительницей. Что они понимают! Но настроение у него испортилось. Он шел по улице и поглядывал на прохожих исподлобья, с обидой и враждебностью.