Михаил Герчик - Повесть о золотой рыбке

Сашка жил в старом деревянном доме, крытом красной, кое-где потрескавшейся черепицей, с высокой железной трубой и синими ставнями на трех больших, выходивших на улицу окнах. Одна ставня болталась на ветру с оборванной петлей, в невысоком заборе перекосились доски, перила на крыльце были обломаны, и Кожар с горечью подумал о том, как это заметно, когда в доме нет мужчины. Сашка пацан еще, да и голова у него только рыбками забита, а Василь Федорович что… квартирант… Дело ему до перекошенного забора с подгнившими столбами да до оборванных петель на ставнях!.. Не свое, чужое…

Сашка встретил Кожара настороженно. Резко задернул шторки на аквариумах с неоновыми рыбками, отошел к окну и засунул руки в карманы. «Ну что вам надо? — всем своим видом, казалось, говорил он. — Зачем пришли?»

Сергей Ермолаевич уже несколько раз бывал у Сашки: приезжал посоветоваться с ним и с дядей Васей, когда вдруг начали болеть рыбки, однажды купил вуалевых скалярий. Знакома была ему Сашкина комната — длинная, узкая, с широкой кроватью, на которой высилась горка подушек, с диваном и маленьким письменным столом, заляпанным чернилами и уставленным банками с настоем для инфузорий, с длинной трехъярусной полкой у стены — там стояли Сашкины аквариумы, и щелястыми, рассохшимися половицами. Стена, у которой стояла полка, была разрисована потеками; краска на полу лупилась — всякий раз, когда Сашка чистил аквариумы или отлавливал рыбок, вода выплескивалась наружу, а у него, видно, не всегда были время и охота подтирать лужицы.

В комнате пахло застоявшейся водой, резко, въедливо: когда выкармливаешь мальков, вода обычно хоть немного да портится, а у Сашки мальки были в девяти аквариумах из двенадцати: парень упорно догонял дядю Васю. Да и от банок с инфузориями душок такой шел, хоть нос затыкай. А Сашке хоть бы что — привык.

Кожар не спешил начинать разговор, неторопливо осматривался. В аквариуме с барбусами у Сашки вода была изумрудно-зеленой. Сергей Ермолаевич знал, что такой нежный зеленый цвет она приобретает от лекарства трипофлавина. Неужели у Сашки болеют рыбы? Не выносил ли он их на рынок? Это уж такая подлость была бы — хуже не придумаешь… Правда, Лена говорила, что он больными рыбками не торгует, но у Юрки-то погибли барбусы… А вон в том аквариуме что за мошкара кишит! Да это ж тернеции! Крохотные, видно, дня три, как выклюнулись. А сколько их там — тьма-тьмущая! Штук пятьсот, не меньше.

Кожар тут же прикинул, что, если все рыбки у Сашки выживут, к весне за одних только тернеции он сможет на рынке выторговать рублей двести пятьдесят — очень большие не только для мальчишки, но и для взрослого деньги, — и запыхтел трубкой. Сизое облачко дыма поплыло в открытую форточку, Сашка досадливо отмахнулся от него.

— Помнишь, ты черных телескопов с рубиновыми глазами мечтал завести, — негромко сказал Кожар. — Не достал еще?

Сашка оживился.

— Нет. За ними в Москву надо ехать. Дядя Вася все собирается, да никак не соберется, а у нас на рынке я ни разу не встречал. А что, может, кто продает?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей Ермолаевич. — Но я сам, видно, скоро подъеду в Москву к сыну, могу поискать.

— Правда? — Сашка отошел от окна. Казалось, он забыл о недавней стычке, так обрадовался словам Кожара. — Привезите парочку, Сергей Ермолаевич, я вам за них любых рыбок дам, каких захотите.

— Ну ладно уж, хватает у меня своих рыбок, — улыбнулся Кожар и обвел взглядом Сашкину комнату. — Как-то неуютно ты живешь, Саша, поскорей бы уж твоя мать вернулась… В аквариумах у тебя и то чище, чем в комнате.

— Так то в аквариумах. — Сашка окончательно погасил в себе чувство тревоги, возникшее при появлении Кожара. — Сами знаете, рыбки в грязи жить не могут. Враз эпидемия…

— А человек — может? — глубоко затянувшись дымом, сказал Сергей Ермолаевич. — Грязь брат, — штука липкая… Ты на работу устраиваться не собираешься?

— Хватает у меня работы. — Сашка сделал вид, что не понял вопроса. — Целыми днями с этой мелюзгой вожусь. К зиме дело, корм добывать все труднее.

— Разве это работа? Это развлечение, отдых… А у каждого человека главная работа должна быть, иначе какая ж это жизнь?! Я, например, карусельщик, другой — инженер, третий — летчик… Пора, Саша, и тебе про главное дело подумать. Нельзя до седых волос в аквариумистах ходить. Если, скажем, тебя рыбки интересуют, значит, учиться надо. Институт закончить. Как это он называется?

— Ихтиологический, — снова отвернувшись к окну, ответил Сашка, и Кожар не узнал его голоса: тихо, хрипло упало слово.

— Вот-вот, ихтиологический, — подхватил Кожар. — А ты перед собой, я вижу, одну цель поставил — дядю Васю переплюнуть. Зачем это тебе? Разве с тебя пенсии да денег, что квартирант платит, мало, что ты всю свою жизнь на рынке растолочь готов?

Сашка стремительно повернулся:

— А вам какое дело?

Сергей Ермолаевич понял, что поторопился, но и отступать не хотелось: не ребенок уже, паспорт скоро получит человек, до каких же пор на корточки перед ним становиться, в прятки играть?

— Самое прямое, — ответил он, чувствуя, как, закипает от гнева. — Знаешь, как это называется — то, что ты с рыбками делаешь? Спекуляция, вот как. А за это, брат, по головке не гладят. — Он постучал кулаком по колену и сказал мягче, заглушая в себе ненужную резкость: — Голод тебя на рынок гонит? Любовь к рыбкам? Может, хочешь ты, чтоб у всех такие неоны да скалярии были, как у тебя? Черта с два! Жадность тебя заела. Из жадности ты дома такое болото развел и с неонами возишься из жадности, а не из интереса. Только одно мне непонятно — что ты с деньгами делаешь? На машину копишь или просто так, в чулок, словно темные бабки, складываешь?

«Долги дяде Васе плачу!» — хотел крикнуть Сашка, но вместо этого резко ответил:

— Чего это вы чужие деньги считаете?

— А глупее ты ничего не мог придумать? — Кожар изумленно посмотрел на Сашку. — Нет мне никакого интереса чужие деньги считать. А дело это — наше общее, не только твое. Если бы, скажем, жил ты на необитаемом острове, тогда другой разговор. А ты же среди людей живешь, значит, всем до тебя дело. Думаешь, людям безразлично, каким ты человеком станешь?

Сашка резко вздернул подбородок, и мелко-мелко задрожал тоненький шрам у него над губой.

— Отчего ж вы мне этого не сказали, когда я из больницы вернулся? Когда у меня даже рубля не было, чтоб матери банку компота купить? Когда я в подранных ботинках остался…

Он выкрикивал эти слова и сам чувствовал, что они несправедливы: откуда было Кожару знать, что у него стряслось? — но сдержаться уже не мог. И не хотел.

— Вам до меня дело, да?! До моих рыбок вам дело, до моих секретов, вот до чего!

Сергей Ермолаевич побледнел.