Сергей Григорьев - Мальчий бунт

Муравьев скривился, словно съел яблоко-рязань и скрипуче спросил:

— А вы верите в загробную жизнь? — подумал и прибавил — в чудеса?

— Да как же не верить в чудеса! Со мной вот и нынче чудо произошло.

И Морозов рассказал, как у него на столе непонятным способом, в запертом вагоне, очутилось объявление ткачей…

Муравьев, слушая Морозова, грыз белыми и острыми зубами сухарик, держа его в худых желтых пальцах, самыми их кончиками, ногти у него были длинные, отполированные; кивнул головой, прочел поданный ему Морозовым листочек и спросил:

— Вагон был заперт? И никого не было в вагоне?..

— Я спал-с в вагоне-с. А на улице стоял-с жандарм-с, — сообщил Кудряш.

Муравьев посмотрел на потолок — и все посмотрели на потолок, как будто там была разгадка.

Муравьев взглянул на Кудряша, и все взглянули на него. Муравьев, обратись к хозяину, промолвил:

— Пригожий мальчик…

И опять принялся с хрустом грызть сухарик.

— «Крыса»! — в испуге подумал Кудряш…

После этого у Кудряша стали дрожать руки.

«Догадался, дьявол», думал он, «ну, теперь мне не миновать Бутырок».

Когда гости простились, Морозов и Муравьев разошлись по своим купе — хотя было еще не поздно. Кудряш не раздевался: выждал время и потихоньку выскользнул из вагона. На дворе было морозно. Звонко и жалобно играли зорю трубачи казачьего полка. Кудряш побежал к мальчьей артели.

Утром одиннадцатого января Кривой расклеил по всем фабричным дворам новое объявление от дирекции. В объявлении появилась еще одна небольшая уступка: дирекция приостановила расценок на молескин. Дальше повторялось, что взыскания, наложенные на ткачей, прядильщиков и плисорезов с 1-го октября 1884 года по 1-ое января 1885 года за плохие работы, им возвращаются. Всем снова объявлялся расчет. Желающие приступить к работе на условиях, объявленных при найме 1-го октября 1884 года, могут быть вновь приняты на фабрику…

На этот раз объявлений не срывали. Ткачи, прядильщики, красильщики и плисорезы высыпали снова из казарм на улицы. Повсюду были расставлены солдаты, и разъезжали патрули казаков при пиках. Через переезд не пропускали. И тут стала копиться, как в запруде, многотысячная толпа.

Шайка Шпрынки держалась с ним стойко. К ним пристал и Кудряш; убежав из вагона Морозова, он переночевал в мальчьей артели две ночи и не смел более к хозяину вернуться…

К полдню толпа на переезде своим напором грозила прорвать войско. В солдат и казаков полетели ледышки и снежки. Из толпы кричали и свистели.

Со стороны Покрова показался поезд. Напрасно переездный сторож, закрыв шлагбаумы, бегал, крича, чтобы освободили путь. Толпа наплывала, колыхаясь на рельсах. Сторож побежал навстречу поезду, махая красным флагом и трубя в рожок. Поезд встал, не доходя фабрики.

Крики смолкают. К переезду вереницей подъезжают сани под эскортом казаков…

Толпа раздается на́-полы… Из саней выходят губернатор и Муравьев, их окружают пристава, жандармы, офицеры. Губернатор что-то громко говорит, но не слышно за криком и шумом. Только видно, что губернатор грозит рукою в белой замшевой перчатке и широко раскрывает рот. Муравьев изредка кивает головой, будто он учитель, а губернатор ученик, отвечающий урок. Губернатор смолк, и войсковой старшина Донцов, гарцуя на коне, тоже что-то кричит, грозя нагайкой…

Из толпы вышел вперед Василий Волков, снял шапку, махнул ею над головой и свистнул. Крики в середине разом смолкли, и тишина от центра покатилась к краю: так тихая волна бежит кругами по воде от брошенного камня.

Волков крикнут в толпу:

— Федор Авдеич, давай правила сюда!

Из толпы выбрался ткач Шелухин и подал Волкову тетрадь — где было начисто-набело переписаны правила, составленные у Анисимыча в ночь на восьмое. Волков передал правила в руки губернатору и сказал:

— Мы ваших распорядков больше не хотим. Будем работать, коль хочет хозяин — вот по этим правилам…

Губернатор ответил:

— Хорошо, хорошо, мы посмотрим, — и передал тетрадку Муравьеву. Тот поднял голову и глазами показал войсковому старшине на Волкова… Старшина взмахнул нагайкой. Казаки, потрясая поднятыми плетьми, тесным строем коней отделили, наступая, Волкова от толпы. Губернатор и чиновники поспешно расселись по саням и уезжали.

Волков кричал:

— Видно, говорить с капиталистами нам не позволяют. Братцы! Одному мне пропадать — иль вместе! Один за всех, иль все за одного?

К Волкову стали пробиваться товарищи. Казаки развернули фронт и теснили, отбив от толпы человек со сто ткачей…

Шпрынка крикнул:

— Мордан, беги на новый двор — бей набат…

Мордан, ныряя под локти, выбрался из толпы, задыхаясь, пробежал мимо новоткацкой и ударил в набатный колокол: в обычное время это бы сигнал пожарной тревоги, и набату главного колокола ответили колокольным звоном на всех морозовских дворах…

Зазвонили и в малые звонки сторожа; по всему селу — колотушки. Со всех сторон по улице из домов и казарм бежал народ. Викуловские ткачи бросили станки и облепили окна.

— Казаки у Саввы бьют народ…

На переезде толпа рассеялась. Остались только мальчишки. Они стайками перелетали с места на место. Собираясь снова в кучу, они сыпали в казаков гайками, болтами, камнями, ледышками, комьями замерзшего помета лошадей. Казаки налетали на них с пиками на перевес тупым концом вперед.

Трубачи играли сбор. Казаки оттеснили мальчишек с переезда и с Английской улицы во дворы фабричных корпусов и в переулки. Анисимыч бежал навстречу казакам к переезду. Шпрынка его перехватил на дороге.

— Куда, Анисимыч, тебя убьют!

— Где Васька?

— Ваську взяли. Да еще человек сто. В контору отвели.

— Айда туда…

Навстречу им Мордан.

— Анисимыч! Их к нам в артель сажают. Дверь из спальной гвоздями забили. А на парадной лестнице солдат с ружьем стоит…

— А Васька там?

— Надо быть, там. Там народу слышно много, галдят… Идем, их выпустим…

— А солдат-то?

— Так мы с черного хода через кухню… Он и не увидит…

Анисимыч, Мордан и Шпрынка побежали стороною мимо переезда к казарме против новоткацкой. В мальчьей артели было пусто — за дверью, заколоченной с той стороны, шумели и кричали арестованные…

— Бери, ребята, скамью!

Анисимыч со Шпрынкой и Морданом подняли трехсаженную тяжелую скамью и, раскачав, ударили ее концом в дверь, как тараном. Дверь поддалась. Ударили еще. Дверь крякнула. Еще — и дверь расселась…

— Выходи, ребята, — крикнул Анисимыч. — Васька тут?

— Нет. Его с Авдеичем в главной конторе посадили…

Арестованные побежали через столовую на двор. Солдат, увидевши, что пленники его исчезли, сбежал вниз по лестнице и ударил из ружья холостым. Где-то заиграл рожок. К казарме бежал на выстрел часового взвод солдат с ружьями «на руку». Анисимыч поднял руки и крикнул, выбежав навстречу взводу: