Сергей Григорьев - Мальчий бунт

К подъезду конторы подали несколько запряжек. Часового в корридоре сняли. Пламя газовых рожков умирало, бледнея и съеживаясь — едва трепетало синим светом, похожим на пламя спирта. Лица при этом мертвом свете казались бледными. В первые сани, парой в дышле, уселся Саввы Морозова сын. Рядом с ним, посадили тепло закутанного Кудряша. Мальчик привалился плечом к хозяину. Морозов сидел в санях сгорбясь — его била лихорадка. Гаранин встал на запятки и левою рукою придерживал Кудряша. Во вторые сани хлопотливо усаживал Муравьева жандармский офицер и, сев с ним сам, крикнул «трогай». Кучер Морозова тронул. Впереди саней скакал десяток казаков и столько же за вторыми санями. Вихрем пронесся этот поезд по темной Никольской улице и повернул к товарной станции.

Кудряша в молчании внесли в вагон и положили на диван в салоне. Гаранин отпустил лошадей и ждал от Морозова распоряжений. Старик сидел на диване против Кудряша, поникнув. Муравьев сказал Гаранину:

— Тимофей Саввич просит заказать экстренный поезд.

— Слушаю-с, ваше превосходительство, — Гаранин почтительно изогнулся и побежал на станцию исполнять приказание хозяина…

— Сейчас подадут паровоз и дадут поезду маршрут, как только Москва ответит… — доложил Гаранин, возвратясь: — Тимофей Саввич — прикажете мне итти?

Морозов поднял голову, мутно посмотрел на Гаранина и что-то невнятно пробормотал…

— Тимофей Саввич просит вас сопровождать его в Москву…

— Слушаю-с, ваше превосходительство!..

Подали паровоз. Вагон толкнуло. И рука у Кудряша свалилась с груди и повисла вниз с дивана…

Морозов дико вскрикнул, вскочил, хотел бежать. Его остановил Муравьев…

— Не беспокойтесь, Тимофей Саввич, это прицепили паровоз…

Гаранин поправил руку Кудряшу и сказал:

— Ну, лежи! Чего завозился…

Вагон перекатили к вокзалу, прицепили еще один для бригады. Дробно и долго залился звонок — и ударил три раза. Обер свистнул. Паровоз ответил. Обер свистнул. Паровоз ответил снова… Мягко стукнуло на стыке, и огни вокзала уплыли назад…

— А, ведь, мы успеем до Москвы пульку разыграть, — сказал Муравьев, приподымая крышку столика…

— Разумеется, успеем! — весело ответил жандармский офицер, взглянув на Морозова.

Саввы Морозова сын поднял голову, посмотрел кругом и пробормотал:

— Гараня! Устрой! Там у меня в купе есть в лукошке…

Гаранин захлопотал. Он раскинул у окна перед диваном, где сидел хозяин, ломберный столик с зеленым сукном, спустил в вагоне шторы; затопил чугунную печурку; засветил на столе в подсвечниках две свечи; из столика достал мелки, «игру» — две нераспечатанных колоды атласных карт, а из купе Морозова принес в лучиночной корзинке последнюю бутылку с засмоленною головкой и яблоки «бель-флер». Все придвинулись к столу.

Муравьев расчертил метком по сукну клетки для записи игры. Напротив Тимофея Саввича сел Гаранин. Накрест: Муравьев с жандармским офицером…

Вскрывая колоду, Муравьев сказал:

— Будем играть по маленькой. Я крупно не играю… По сотой?

— Извольте, — хрипло ответил Морозов, протягивая руку за картой.

Вагон катился всё быстрей по направлению к Москве. От толчков на стрелках и кривых по полу катается упавшая пустая бутылка. В салоне накурено. Морозов с посветлевшим взором смотрит в карты: ему везет чертовски.

— Три без козыря! — объявляет он… — Гаранин! поправь Кудряша…

Гаранин вскакивает и поправляет: от тряски тело Кудряша едва не сползло с дивана — и он бы упал, если б во-время не обратил внимания хозяин…

Шпрынка, опечаленный тем, что сказал Гаранин, и вместе обрадованный тем, что Кудряшу не плохо, — не верил лишь тому, что Кудряш изменит снова и поедет с хозяином в Москву. Сомненье Шпрынки кончилось, когда из артели прибежал Приклей и сообщил, что видел своими глазами:

— Что? верить не хотел? Уехал! Уехал твой Кудряш с хозяином в Москву. Эх, ты! Спутался с хозяйским халуем — и уж на нас ноль вниманья. Нет уж, брат: кто у хозяина разок тарелочки полижет, нам не товарищ…

— Да ты сам видел ли?

— Видал. Сидит в санях сам Морозов, а по левую руку Кудряш. Сзади лакей. И казаки кругом. На вокзал поехали. Я ну-ка туда… Жандармы никого не пускают: ночью на платформу нельзя! Я с той стороны. Прицепили к паровозу два вагона и махить в Москву! Вот тебе Кудряш: Митькой звали!..

— Заливаешь?

— Лопни мои глазыньки — не вру. Провалиться мне на этом месте! Да поди сам в конторе спроси…

— Был, спрашивал…

— У кого?

— Гаранин говорил…

— Гаранин тоже в Москву с хозяином уехал…

— Пойду, спрошу еще…

— А казаки-то?

— Они теперь не трогают — народу мало…

— И я с тобой пойду…

Было уже поздно. С улицы сняли солдат. Только вдали маячили на конях казачьи разъезды. По тротуарам, озираясь, спешат запоздалые прохожие.

Не доходя конторы, мальчики встретили Кривого Соловья… Шпрынка его остановил:

— Дедушка! Ты отколь?

— Из конторы…

— Кудряш там?

— Там, как же. Как мы его с улицы втащили — на стол положили, и лежит птенчик… Только прокурон нас оттуда выгнал и никого не велел впускать… Я в сторожку покурить шел… Жалко мне парня… Не то, — что вы, учтивый был. К старшим — почтение имел. Намедни клеил я афишки — какой-то арестант бег, да и опрокинь мое ведерко, клей весь вон — ну, а Митя подошел ко мне, ведерко поднял, да клейстер мы сварили снова, да вместе и пошли афишки клеить… Маленько меня потом поругали: что не так быдто наклеено — криво что ли, ал и кверх ногами — ну, так, ведь, это он по неопытности. Всякое дело мастера боится. Поругали — это не беда. Лишь бы дело сделано было…

— Дедушка! Так, ведь, и я тебе тогда клейстер помогал варить, ты забыл?

— Помогал? Ну, може, и помогал — уж я не помню. Только тебе с ним не сравняться — герой! Дай бог ему царство небесное!

У Шпрынки ёкнуло сердце…

— Да ты что это? Кудряш-то вон, говорят, в Москву с хозяином уехал…

— Полно врать-то, куда он мертвенький поедет?

— Да ты-то, Кривой, видал его?

— Как же. Я первый к нему и подбёг. Вот все меня корят: «на свалку пора, ничего не видишь» — а я что? — я и увидал — лежит на снегу; я из конторы выбег; молодцы-то боятся: «куда ты?» Я к нему — наклонился глазом — а у него по личику из виска кровь бежит… И духу нет… Поди сам посмотри — лежит на столе, ангельская душенька!

Шпрынка метнулся было к конторе, но круто повернул и, свистнув Приклею, пустился бегом за переезд к мальчьей артели.

Была уж ночь, но мальчишки не спали.

К конторе из-за переезда прискакал вестовой казак и доложил — что из казармы снова валит народ… Со стороны переезда послышался крик и свист. По улице неслась к конторе толпа — в ней были мальчики, подростки, девушки, женщины и очень мало взрослых рабочих… Женщины плакали и вопили. Мальчики орали и свистели. Улица мигом налилась толпой. В окна конторы посыпались камни. Толпа вопила детскими голосами: