Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели

Пол Колин писал с утра до ночи.

Весенним днем, когда запретили делать бумагу и писать, Пол Колин исчез.

Тоби взглянул на цветок, который нарисовал на стене.

Он понял: ему, как и Полу Колину, нужно творчество. Чтобы жить, кроме воздуха, воды и всего прочего, необходимо творчество. В углу грота он сделал новую палитру и, отделив от своей еды горсть цвели, положил туда.

С этого дня Тоби посвятил себя своему творению. На стене грота он начал рисовать мир, в котором жил. Центром его оказалась орхидея, а вокруг нее, то цепляясь друг за друга, то разбегаясь, сплетались события, пейзажи, портреты. Тоби не стремился к точности, он рисовал не карту, география его была вымышленной. Стараясь изобразить жизнь Дерева, Тоби рисовал самого себя, выуживал воспоминания и складывал из них витраж.

Разглядывая картину Тоби, можно было встретить лица известные и неизвестные, настоящих насекомых и выдуманных. В одном углу сидели Нильс и его отец, оттуда улыбались Сим и Майя, Ролок Малоголовый ехал верхом на слизняке, сестры Ассельдор в белых платьях выходили из Девичьей Купальни. Тоби изобразил Большой зал Совета, кипящий, словно кратер вулкана, долгоносиками в галстуках. Нарисовал леса со светящимися ветками и с темными, Торна и Рашпиля в виде охотников на гусеницу, которая странным образом напоминала Джо Мича… Нарисовал он и своего друга Лео Блю с двумя лицами: одно смеялось, другое хмурилось. Выше тянулись пейзажи, нарисованные с большой достоверностью, Верхушка, старый дом Лолнессов, сад, в глубине которого торчал полый сук.

День за днем картина разрасталась, затягивая стены грота красновато-коричневой с черными угольными линиями вязью.

Когда Тоби кончал рисовать, он поднимал факел и прогревал рисунок, закрепляя его, чтобы линии не расплывались.

У Тоби бывали дни веселые и дни грустные, потому что рисовал он то веселое, то грустное. А когда спал, то не видел снов. Сны его оживали на стенах при свете пламени.

Вот он начал рисовать одно событие, и по щекам потекли слезы. Он рисовал его не один день. Происходило оно в маленькой чистенькой гостиной мэтра Кларака. Зеф Кларак был нотариусом на Вершине. Рисовал Тоби с большой тщательностью, не желая ничего ни прибавлять, ни убавлять.

Это событие решило судьбу Тоби. Но чтобы понять, что же там произошло, нужно вернуться назад и узнать все, что касается проклятия Лолнессов. Все до самого конца.

Три недели спустя после того как Ролок Малоголовый при уже известных нам обстоятельствах доставил послание от Совета, Лолнессы получили еще одно письмо. Ранним утром его подсунули им под дверь. Конверт был черным. Тоби подал его отцу осторожно, словно оно было стеклянным.

Сим Лолнесс положил письмо на письменный стол, потом позвал жену. С тех пор как они поселились на Нижних Ветвях, Сим многое научился делать своими руками. Он стал мастеровитым. Ему даже удалось сделать себе новую пару очков, вставив туда стекла из мушиных крыльев. Трудился он над ними долго. Но что было делать, если старые он сломал, усевшись на них?

Новые очки сохли, а пока Сим работал с лупой, от которой у него очень уставали глаза. Вот он и попросил Майю открыть конверт и прочитать письмо.

Мама Тоби поднесла бумагу к глазам, молча проглядела и заплакала.

Сим и Тоби заволновались. Что еще на них свалилось? Какая неожиданность? Каждый вообразил эту катастрофу по-своему. Майе никак не удавалось прочитать письмо вслух, и Сим протянул письмо сыну. Тоби вмиг понял, о чем речь, и успокоился. Ничего серьезного, честное слово! И, довольный, отодвинул от себя письмо.

Профессора очень рассердило поведение домашних. Он громко распорядился:

— Сейчас-же-про-чи-тай-те-мне-пись-мо!

Тоби незамедлительно сообщил отцу главную новость: скончалась бабушка Алнорелл. Радегонды больше нет на свете.

Сим Лолнесс испустил вздох облегчения. Уф-ф! Вот оно в чем дело. Он поцеловал Майю в лоб, словно она расплакалась из-за потерянного наперстка, и вышел в сад.

Тоби сел рядом с Майей. Он чувствовал себя ужас как неловко. Ему хотелось что-то сказать маме, но он не знал что.

Он мог бы, например, сказать: «Не огорчайся, она была старая». Или: «Не горюй, она была глупая». Но, по счастью, не сказал ни того ни другого, просто долго молча сидел рядом с матерью.

В тот день, глядя на Майю, Тоби понял, что, оплакивая умерших, плачут еще и об утраченных надеждах.

Майя плакала сейчас и о той матери, какой у нее никогда не было. Не было и теперь уже точно никогда не будет. О ласковой и любящей маме, которую она никогда не знала и никогда не узнает.

До этого дня где-то в самой глубине души Майя словно продолжала надеяться на материнскую ласку, на сердечное слово, которые искупят все обиды и всю несправедливость. Но смерть убила и ласку, которой никогда не было, и сердечное слово, которого никогда не говорилось.

Тоби подумал, что недобрая его бабушка в последний раз не пожалела дочку — Майя плакала из-за нее при жизни, плакала из-за нее и после смерти.

Двойной эффект Радегонды: горе и от живой, и от мертвой…

На следующее утро Майя собрала чемодан.

— И речи быть не может!

Профессор рассердился не на шутку.

— Отправиться на Вершину одной! Снизу вверх по всему Дереву в жалком платьишке, шали и с чемоданом! Да по мне лучше вымазаться медом и сесть посреди муравейника! Нет, нет и нет!

Майя Лолнесс была кроткой женщиной, она слушалась своего мужа, была к нему ласкова и внимательна, но на этот раз он перешел границу дозволенного. Взмахом руки Майя отправила в полет чернильницу, опрокинула письменный стол Сима и спокойно сказала:

— С каких пор ты решаешь за свою жену, профессор? Я делаю ровно то, что считаю нужным.

Разбуженный шумом, на пороге появился Тоби в пижаме.

— Я нечаянно опрокинул стол, — сказал Сим, не желая обнаруживать перед сыном ссору.

— Нет, это я разгромила твой кабинет, мой любимый Сим, — поправила мужа Майя.

Тоби улыбнулся. Он знал характер своей мамы. Даже ангельское перышко может выколоть глаз, если взяться за него не с той стороны. Но когда заметил чемодан, изменился в лице.

— Я уезжаю, Тоби, — объявила Майя. — Ровно на две недели. Хочу немного побыть со своей умершей матерью. Скоро вернусь. Позаботься о папе и никуда не лезь…

— Лучше ты не лезь не в свое дело! — вкрадчиво посоветовал жене Сим.