Виктор Александровский - Когда нам семнадцать…

Парень, которого связали мы с Игорем, попытался вырвать руки, ему стало больно, и он заскрипел зубами.

— Нечего разлеживать, вставайте! — посветил фонариком Филя. — Тоня, напяль-ка на них шапки, а то уши отморозят.

Пленники, неуклюже выгибаясь, поднялись на ноги.

— Куда вы нас? — спросил низкорослый парень. Он злобно глядел из-под сдвинутой на лоб шапки.

— В милицию поведем, а там разберутся, — отозвался Филя, стряхивая с себя снег.

— Может, к дежурному по заводу лучше? Мы заводские… — понуро попросил долговязый.

— И правда! — согласился Игорь. — Пусть на заводе разберутся!

По дороге к заводу низкорослый парень не переставал буйствовать и сквернословить.

— Ты чего, Антон, перед ними лбом тычешься? — хрипел он на своего напарника. — Школяры! Вредителей поймали! Ха-ха! Смотри…

— Молчи, Семка, — бубнил Антон. — Молчи! Молчи!

Но Семка не умолкал, и по всему было видно, что он считал себя за главного.

Антон и Семка… Эти имена показались Мне знакомыми.

Да ведь о них же писала в своем дневнике Ольга!

Войдя в проходную, мы вызвали через вахтера дежурного по заводу. Навстречу нам вышел высокий, худощавый мужчина в кожаном пальто.

— Что тут случилось? — сощурил он глаза.

— Товарищ начальник, разрешите высказать, — быстро заговорил Семка. — Они нам руки скрутили, а за что? Мы же для завода старались. Лазили смотреть, как закрыты вентиля после закачки нефти. Сутки на морозе собаками мерзли, нефть качали, а они руки крутить. Это что ж? — И Семка с озлоблением задвигал руками.

— Перестань, разберемся! — властно прикрикнул дежурный. — Развяжите руки обоим.

Нехотя выполнив приказание старшего, Филя, хмурясь, посмотрел на парней:

— Зачем же вы на склад лазили, а? Ворот туда, что ли, нету?

— Сторож складской ушел, — ответил Семка. — Понятно?

— А зачем ее трогали? — показал я на порванный воротник Тониной шубки.

— Кого? — удивился Семка. — Да вы что?

— Неправда! — вспыхнула Тоня. Она протянула на свет рукав, где виднелись масляные пятна. — Это от ваших тужурок нефть. И тогда были вы, только одетые в полушубки.

— Не мы, и всё! — отмахнулся Семка. — Вот пристала! Вы уж, товарищ дежурный, утихомирьте их!

Нагловатые глаза парня устремились на дежурного по заводу. А тот молчал, поглядывая на нас.

— А вы кто такие? — резко спросил он.

— Школьники мы, — ответил Вовка. — Вон наша школа, рядом с заводом… А вы кто? — в свою очередь спросил он.

— Я инженер Бойко, — сухо ответил дежурный. — Я во всем разберусь, можете идти.

Бойко! Вот он, оказывается, какой! Я снова вспомнил дневник Ольги, и недоброе чувство шевельнулось во мне.

Второго свалили мы с Игорем. Уткнув его лицом в снег и не давая опомниться, мы вывернули ему на спину руки.

Школьный зал переполнен настолько, что всем становится жарко. Идет комедия Островского «Без вины виноватые». Ольга и Тоня устроились с краю во втором ряду. Рядом с Тоней — первоклассник Петя Романюк, тайком пробравшийся в зал.

На сцене лунная ночь. Площадка в большом барском саду, окруженная старыми липами; на площадке — скамейки и столики. Виден край террасы большого, ярко освещенного дома. На одной скамейке сидят Незнамов и Миловзоров, на другой — Шмага; он смотрит то на луну, то по сторонам, вздыхает, беспрерывно меняя позу. В общем, все идет так, как требует драматург.

« Миловзоров.Что ты, Шмага, вздыхаешь? Чем недоволен, мамочка?

Шмага.На луну сержусь.

Миловзоров.За что?

Шмага.Зачем она на меня смотрит? И какое глупое выражение!..»

Шмага так умильно-укоризненно поглядывает на небо, что в зале стоит гул от хохота. Но Тоне наслаждаться спектаклем мешает Петя. Он донимает ее вопросами.

— Тонечка, а он тоже, как Филя с отцом, звезду открывает?

— Кто?

— Да Володька Рябинин… И зачем у него борода?

— Ой, Петя, это же Шмага… Шмага… — прерывисто шепчет Тоня. — Как ты не понимаешь?

— Да нет, это Володька. Я его хорошо знаю.

Впереди нас сидит главный режиссер городского драматического театра. Из-за сцены выходит руководитель кружка, наша Мария Павловна, и, подсаживаясь к нему, с волнением спрашивает:

— Ну как?

Пышная шевелюра режиссера делает наклон вперед.

— Значит, доволен, — определяет Ольга.

Скоро конец спектакля. Стрелка стенных часов подходит к десяти. На лице Ольги оживление, ей нравится спектакль. Только почему она так старательно обходит меня взглядом? Даже поворачиваясь к Тоне, Ольга словно испытывает какую-то неловкость. Понимаю, Тоня рассказала ей о нашей встрече с ее отчимом.

Меня же мучает совесть: я что-то знаю, в чем-то подозреваю совершенно незнакомого мне человека, но, если спросить, что я знаю о Бойко точного, верного, — ничего. Даже Павлу об этом сказать неудобно. Вызвать на откровенность Ольгу? А что она, в сущности, знает? Она сказала Тоне, что сожгла дневник. Заводских парней — Антона и Семку — голыми руками, видать, не возьмешь: стреляные ребята. Вовка выяснил: нефть на завод поступала, и ее, действительно, качали целые сутки. А вентиля про запас проверить не грех, вытечет топливо — дизельная станет. На Тоню нападали, уж это верно, но они ли — Антон и Семка, трудно сказать. Почему вот только Антон с такой неприязнью смотрел на вертлявого Семку? И их разговор тогда насчет «хозяина»… Нет, все это не так просто!

Со сцены Доносится знакомый голос:

« Незнамов.Надо, брат Шмага, пользоваться случаем. Не всегда нас с тобой приглашают в порядочное общество, не всегда обращаются с нами по-человечески. Ведь мы здесь такие же гости, как и все.

Шмага.Да, это не то, что у какого-нибудь „его степенства“, где каждый подобный вечер кончается непременно тем, что хозяина бить приходится, уж без этого никак обойтись нельзя.

Незнамов.Да, здесь нам хорошо! А ведь мы с тобой ведем себя не очень прилично и, того гляди, скандал произведем. То есть скандал не скандал, а какой-нибудь гадости от нас ожидать можно.

Шмага.Похоже на то. Что ж делать-то? Из своей шкуры не вылезешь».

— Именно: «Что ж делать-то!» — Голова режиссера делает наклон к башне-прическе Марии Павловны. — Шмага ваш просто великолепен!

— Вы слышали, что сказал режиссер о Вовке? — Глаза Ольги вспыхнули, и она с волнением посмотрела на меня…