Юрий Богушевич - В городке над Неманом

Еще больший переполох вызвала пропажа у других соседей: золотых часиков не стало. Собиралась девушка на концерт. Устроилась у открытого окна, зеркало поставила на подоконник. Только уложила волосы, на минуту вышла, а часы исчезли. Были и слезы, и подозрения на мальчишек, игравших в футбол за забором на приречном лугу. Расстроенная соседка даже на концерт не пошла.

Елена Петровна, узнав об этом, решила проследить за Ивашкой. Она положила на подоконник золоченый тюбик от губной помады, а сама спряталась во второй комнате, чуть приоткрыв дверь.

Ивашка не заставил себя долго ждать. Он пролетел мимо раскрытого окна раз, другой. Затем опустился на подоконник и внимательно осмотрел комнату. Никого нет. Тогда, повернувшись, посмотрел во двор. И там никого. Лишь после этого он схватил тюбик и стремительно бросился к своей конуре. Покопался там с минуту, а затем вылетел, уселся на заборе и затеял перебранку с двумя воронами, что копошились на куче опавших листьев в углу сада.

Елена Петровна вышла из своей засады, вооружилась веником и направилась к конуре. Ивашка попытался первым достичь своего гнезда. Но веник заставил его отступить. Он беспокойно летал вокруг конуры, пока Елена Петровна обшаривала все ее закутки. Нашлись там и часы, и соседкин наперсток, и ножницы, даже две блесны дяди Максима и… портсигар Антона Валентиновича.

— Ах ты, воришка! Ну, что с тобой сделать, безобразник, — отчитывала вороненка хозяйка. А тот взлетел на конек крыши и обиженно отвечал оттуда:

— Крум, крум, крум…

Пришлось Елене Петровне идти к соседям и с извинениями возвращать похищенные Ивашкой вещи. Те так были рады, что даже не ругали вороненка, а больше удивлялись его хитрости и ловкости. Ведь никто из них и не подумал о птице.

Несколько раз после этого приходили соседки к Бодренковым и спрашивали, не нашлись ли у Ивашки то ли пудреница, то ли зеркальце, то ли иная блестящая вещица. И чаще всего эти пропажи обнаруживались в Ивашкиной конуре.

Пришел однажды с соседней улицы подвыпивший дяденька и сказал, что у него, мол, пятерка пропала. Не у Ивашки ли она? Однако Антон Валентинович резонно ответил, что пятерку искать надо в магазине, в винном отделе, а Ивашка спиртного не употребляет и не любит тех, кто выпивает и забывает, сколько пятерок на это потрачено. Дяденька выслушал, вздохнул и сказал:

— Мудрая птица, что и говорить, ворон!..

Осень стояла на диво сухая и солнечная. По субботам после школы Димка зачастую брал удочку и шел к своему облюбованному месту, на старый мост.

Вначале Ивашка провожал его до калитки, не решаясь переступать эту границу. Но однажды, устроившись на плече своего друга, он отважился на путь через луг до самого моста.

Раньше всех узнали, что у Димки живет вороненок, соседские мальчишки и, конечно, увязались вслед за ними. Ивашка горделиво сидел на плече, поглядывая вокруг своими хитрыми глазами. Но все попытки погладить его или взять в руки пресекал решительно. Крепкий Ивашкин клюв разил без промаха. Лишь Сашка Воробей мог безбоязненно трогать вороненка, да и то угостив его вначале куском сахару.

Конечно, первая пойманная рыбешка шла не в садок, а Ивашке. Полакомившись, вороненок обычно взлетал на перила моста и наблюдал за тем, как Димка ловит рыбу. Терпение, видно, у него было природное. Он мог часами сидеть не шелохнувшись, лишь встречал своим одобрительным «крум» каждую пойманную плотвицу. А когда рыба, сорвавшись с крючка, плюхалась назад в воду, Ивашка ворчливо выговаривал Димке: «Крук, крук, крум…» Это, видно, означало: «Эх ты! Дал бы мне свою удочку, ни одна не ушла бы».

Если на мосту появлялся какой-нибудь пешеход или пробегала слишком назойливая собака, Ивашка слетал с перил и устраивался на быке рядом с Димкой.

Однажды в воскресенье Бодренковы всей семьей собрались по грибы. Ивашку хотели оставить дома. Но он так раскаркался, что решили взять и его с собой. Обосновался он, как обычно, на Димкином плече. Но вскоре, видно почувствовав, что не мальчишка здесь главный, перекочевал к Антону Валентиновичу.

До леса шли без всяких приключений. А уже на опушке Ивашка заволновался. Он то слетал с плеча и скрывался в кустарнике, то, испугавшись какой-нибудь тени, летел назад. Его интересовало все: и пролетевшая где-то среди верхушек деревьев птица, и каждая норка у тропинки. Обследовал вороненок каждый трухлявый пень, но и не забывал при этом одним глазом следить за хозяином.

Был в разгаре осенний листопад. Под ногами шуршали багряные листья. В зарослях кустарника рдели ярко-красные ягоды калины. На тропинку падали с высоких дубов желуди. Еще ярче казались темная зелень разлапистых елей ц стройных сосен. Грибы прятались под опавшими листьями и в мягком желтеющем мху.

Антон Валентинович рассказал сыну, как однажды в такой же осенний денек встретил он в лесу старого поэта, родина которого была здесь, у Немана. Грибов он собрал тогда немного. Поэт посмотрел на них и сказал:

— Иди по этой просеке. Будешь с боровиками, юноша.

Он послушался и пошел. В конце просеки остановился довольный: в лукошке было с десяток добротных грибов. Нагнал его старый поэт и показал, лукаво улыбаясь, свою корзину. А в ней полно боровиков.

— Не торопился бы — твои были бы, — сказал старик, — Ведь я за тобою следом шел.

— Папа, а как звали того поэта?

— А вот послушай, что он написал!

— Я знаю, я читал! Это поэма «Новая земля». Ты тогда в лесу Якуба Коласа встретил…

Семья разбрелась по лесу. Шли навстречу солнцу, из-редка аукая друг другу. Ивашка, как добросовестный связной, перелетал то к Димке, то к Антону Валентиновичу, то к Елене Петровне.

На недалекой ели цокнула белка. Ах, какая добыча! Ивашка косо взлетел вверх, нацеливаясь прямо на зверька. Но белка успела юркнуть в другую сторону, и удар пришелся в ствол дерева. Ивашка облетел вокруг ели и снова устремился в атаку. Однако белка оказалась проворней. Она, видимо, почувствовала свое превосходство и не пряталась, а лишь грациозно увертывалась от неуклюжих атак Ивашки. Тот и налетал на ствол, и обиженно орал свое «крум», но поделать ничего не мог.