Мария Бершадская - Джинсы в горошек

– Гаф-ф-ф! – сказала Ветка.

Мрачный дядька с лохматыми чёрными бровями быстро-быстро нажимал кнопки на мобильнике.

– Точно, – кивнул он, – один.

Пара монеток, звякнув, приземлилась в Мишкину кепку.

Я скормила Ветке лимонную желатинку.

– Двести пять умножить на два разделить на десять прибавить четыреста пятьдесят девять и отнять четыреста девяносто восемь. Ветка, ответ!

– Гаф-ф-ф! – ответила Ветка. Мишка незаметно пнул её в попу, и она, подумав, быстро добавила: – Гаф!

– Правильно, Ветка, два!

Звяк, бряк, дзын-н-нь – новые монетки упали в кепку.

Мрачный дядька сунул мобильник в карман.

– А зачем это вы деньги собираете? – подозрительно спросил он.

– Так это… на корм для собачки, – нашёлся Мишка. – Видите, какая она умная? Ей специальные витамины нужны!

Мрачный Дядька недоверчиво хмыкнул. Его брови были похожи на гусениц, которые ползли навстречу друг другу. Если он ещё больше нахмурится, брови-гусеницы встретятся.

– Умная, говоришь? А вот пусть посчитает: если двадцать шесть кило колбасы разделить пополам, а потом прибавить семнадцать кило и отнять три, сколько получится?

Мы с Мишкой в ужасе переглянулись. Конечно же, Ветка не умела считать. Но она всё равно была умная: падала замертво, когда мы кричали ей: «Карантин!» – и гавкала, когда я командовала: «Ветка, ответ!» Один или два раза – как повезёт. Поэтому все примеры мы посчитали заранее.

– Ну, сколько? – приставал дядька.

– Ветка, ответ! – тихо сказала я. Вдруг мои счастливые джинсы наконец сработают, и у неё получится угадать?

Но Ветка забыла и про меня с Мишкой, и про колбасную задачку. Не отрываясь, она смотрела, как напротив нас круглолицая бабушка в блестящем платке расставляет на яркой клеёнке игрушки. Цветные булькающие фонтаны, болтливые хомяки, чирикающая канарейка в клетке. А в самом центре – собака. Бабушка наклонилась, нажала невидимую кнопку – и вдруг у собаки вспыхнули красным глаза, она залаяла, задёргалась. Ну точно как зомби в ужасных фильмах, которые Анька любит смотреть на каникулах.

Ветка глухо зарычала. И тут зомби-собачка, сверкая глазами, двинулась к ней.

Моя бедная такса рванула к дороге с такой скоростью, что мы бы точно её не поймали.

Мишка чудом успел наступить на поводок.

Ветка хотела спрятаться, убежать, но не могла. Перебирая прямыми ногами, чудовище приближалось. Ветка дёрнулась, подпрыгнула, заскулила… А потом присела на ослабевших лапах, и под ней стала расползаться лужа.

Всё случилось так быстро – я даже не успела взять её на руки.

А люди… Люди, которые только что восхищались ею, стали громко смеяться.

– Ну и соба-а-ака, – протянул Мрачный Дядька с довольной улыбкой, – умная – аж ваще! И не стыдно вам попрошайничать?

Я никогда раньше не думала, что слова могут бить в цель так быстро и твёрдо. Как баскетбольный мяч – попадает в живот, и сказать уже ничего не получается, ты просто не можешь дышать. Стоишь и хватаешь ртом воздух.

Что я здесь делаю? Как меня угораздило послушаться Мишку? Стою кривляюсь перед прохожими… попрошайничаю.

– Мишка, пошли отсюда, – прошипела я.

– Ещё чего! – огрызнулся он. – Нам денег пока не хватает.

Все смотрели на меня. Прохожие, люди на остановке, тётки с пластмассовыми цветами… Даже малыш в коляске.

Я не могла больше стоять на месте. Стыд, злость, обида горячо стучали в ушах, толкали меня в пятки: беги, беги, беги.

И я побежала.

– Эй, ты чего?! – орал Мишка.

Я неслась мимо скамеек, деревьев, троллейбусов и припаркованных машин… Мишка мчался за мной с Веткой на поводке. Я слышала за спиной топот… всё дальше, дальше… Мишка отставал. Он забыл, что я бегаю быстрее всех в школе. Наверное, нашего физрука я тоже могу обогнать.

И тут я услышала:

– Ветка, фас! Догоняй!

От неожиданности я споткнулась и чуть не грохнулась на асфальт. Чего это он командует МОЕЙ СОБАКОЙ? Нет, у него точно мозги продуло. Нечего было без кепки стоять.

А Ветка? Как моя Ветка могла его послушаться?!

Я успела подумать: нужно дать ей команду «лежать», и она остановится.

И в ту же секунду эта ушастая предательница повисла у меня на джинсах.

Мишка еле-еле дополз до меня и рухнул на скамейку.

Я отодрала Ветку от штанины и тоже села, подальше от Мишки. Джинсы, кажется, не порвались… Ну, разве совсем немножко. Так им и надо, всё равно от них никакого толку!

Мы пыхтели, приходили в себя – каждый на своём конце скамейки. Ветка металась между нами – виновато тыкалась мне в кроссовки, грызла Мишкин шнурок. Никто не обращал на собаку внимания. Я злилась, Мишка звенел монетами:

– Так… Два… ещё пятьдесят копеек, рубль… пять… Двадцать пять рублей.

Интересно, его хоть что-нибудь, кроме этих дурацких денег, интересует?

А вдруг это навсегда? Бывает же так, что человек сломал ногу и она плохо срослась. Вот он и ходит хромая. А вдруг Мишка теперь всю жизнь будет считать копейки и думать только про деньги? Я представила старого Мишку, с морщинистыми ушами, среди сундуков, набитых мятыми купюрами и монетками. Наверное, он и гостей к себе звать не будет… Даже Соню или меня.

– Запах тут какой-то… странный, – сказал Мишка.

Я принюхалась. И правда – пахло чем-то ужасно противным. На что же это похоже? Вот когда Анька собирается на свидание с Германом и достаёт все свои тюбики, баночки и флакончики, а потом, уже одетая, несётся обратно в комнату, потому что этот лак не подходит к пальто и нужно срочно всё переделать… Неужели это…

Мы с Мишкой одновременно повернулись друг к другу.

И одновременно увидели белый листок, прилепленный между нами на скамейке.

Можно было его не читать. Я уже знала, что там написано.

– У тебя на куртке сзади полосочки.

– А у тебя – на попе.

Краска на скамейке успела подсохнуть, так что испачкались мы не сильно. Зато Мишка сразу перестал громыхать своими копейками и вспомнил про меня.

– Ты у Аньки ацетон попроси. Если он лак с ногтей снимает, должен и краску с попы убрать.