Людмила Матвеева - Школа на горке

Домик молчал.

— Почему ты ломаешь дверь? — спросил прохожий.

Он шел по улице, Муравьев не обратил на него внимания. Седые усы концами вниз, синий пиджак висит, как на вешалке, на худых плечах. Мало ли людей в синих пиджаках ходит по улицам? Но этот человек остановился у забора, поставил на землю ведро с водой.

— Почему ты ломаешь дверь? Кто дал тебе право лупить по двери ногами?

Тогда Муравьев понял, что этот старик из тех въедливых стариков, которые всегда найдут причину сделать человеку замечание. Им не нравится, когда ребята шумят. Они недовольны, когда кто-нибудь гуляет с собакой. Они считают всех детей невоспитанными, грубыми. И про все говорят, что в их время это было не так, а гораздо лучше. Вот, значит, какой это старик. Муравьев сразу разгадал. И, конечно, ему захотелось, чтобы старик скорее прошел мимо со своим ведром. Отдохнул немного, придрался к первому попавшемуся на глаза человеку — Муравьеву, а теперь шел бы своей дорогой.

— Я спрашиваю, почему ты ломаешь дверь чужого дома?

— Ничего я не ломаю. И потом, это же не ваша дверь? Ведь не ваша же?

— А чья, ты знаешь? — Брови старика грозно сошлись вместе.

— Конечно, знаю. Здесь живет один мой знакомый, он ходит в кожаном пальто. Он глухой и всегда просит меня стучать погромче. Даже специально говорит: придешь ко мне в гости, стучи, пожалуйста, ногой, я тебя очень прошу. А вы не знаете, а говорите.

— Ага. Значит, глухой? И именно твой знакомый? Так, так.

Старик смотрел на Муравьева из-под седых бровей, усы шевелились, глаза были почти веселые, так показалось Муравьеву. Он даже подумал, что старик не такой уж приставучий, как сразу показалось. Может быть, он даже добродушный старик. Пойдет сейчас к себе со своим ведром. Но вдруг старик как закричит пронзительным и каким-то тонким голосом:

— А вот я сейчас позову милицию, и там разберутся, кто ты такой! И чей ты знакомый! И кто здесь глухой! Ишь, врать научился с каких лег!

С каких лет пора научиться врать, Муравьев не спросил, а старик не сказал. Муравьев бросился убегать, промчался мимо старика и полетел на предельной скорости по улице. Мелькали освещенные окна больших белых домов, какие-то деревья и люди. Муравьев бежал и слышал за собой топот старика, который, конечно, гнался за ним, чтобы разделаться с Муравьевым. Некогда было даже оглянуться. Муравьеву казалось, что он слышит за своей спиной тяжелое дыхание бегущего старика. Один раз ему даже показалось, что к его плечу протянулась длинная рука, которая хотела его схватить. Но он увернулся и помчался дальше.

Муравьев обернулся только возле своего дома. Никого сзади не было, шли мимо люди, высокий парень сказал:

— Быстро ты бегаешь, молодец. Несешься, как будто за тобой гонятся.

Муравьев ничего не ответил, он тяжело дышал. Парень прошел мимо. Муравьев положил на скамейку сумку, которую все это время держал в руке, сел рядом и стал думать.

Что-то здесь было не так, и Муравьев уже начал догадываться, в чем тут было дело. И, чем больше он догадывался, тем больше ругал себя. Когда он немного подумал, он сказал: «Балда». Когда он еще чуть-чуть подумал, он сказал: «Чучело». А когда он сказал: «Бестолочь», тихий голос спросил:

— Кто?

И Муравьев сначала вздрогнул, а потом радостно засмеялся: рядом с ним, в тени круглого куста, совсем недалеко от его подъезда стояла Катаюмова.

— Один человек, — уклончиво ответил Муравьев.

— Рассказывай, — тихо и властно сказала Катаюмова.

Муравьеву не хотелось рассказывать. Это совсем не входило в его планы. Он хотел до конца дойти сам и сам все узнать, понять и разведать. Так он хотел. Но против Катаюмовой Муравьев устоять не мог. Любому другому человеку он бы сказал: «Не хочу рассказывать и не буду». Любому другому — да, а Катаюмовой — нет. Это прекрасно понимал Муравьев и прекрасно понимала Катаюмова.

— Рассказывай, — повторила она и села рядом.

И он начал рассказывать.

Он рассказал ей все — и про то, как пришел в булочную, как встретил там старика, как сразу же, не откладывая, пошел к нему, не застал его дома.

— Я стучал, стучал. А тут вдруг этот. И давай ругаться. Ведро поставил и ругает. А я ему говорю: «У меня тут знакомый живет». А он ни с того ни с сего как заорет и за мной погнался. Еле убежал.

Муравьев смотрит на Катаюмову и удивляется: почему она смеется? Он рассказал ей такую историю, почти опасное приключение. И он, Муравьев, выглядит в этом рассказе смелым и умным, находчивым и быстрым. Почему же она, закинув голову, хохочет и приговаривает:

— Ой, не могу! А ты ему — «глухой»? А он: «Кто глухой?» Ой, Муравьев! Ну ты даешь!

— Чего смешного-то? Он меня чуть не изувечил. Я для всех старался. Попробуй удрать от разъяренного человека. Тебе хорошо смеяться.

Наконец она перестала хохотать, внимательно посмотрела на него своими огромными глазами, в которых отражались зажженные фонари.

— Знаешь, ты все-таки и правда балда. Неужели не догадался, кто этот старик в синем пиджаке? Это же старый солдат. И ты ломился в его дом. Он потому и разозлился, когда ты стал врать. Каждый бы на его месте разозлился.

Муравьев молчал. Катаюмова, конечно, права. И как он сам не догадался? Конечно, это был тот самый человек, просто он снял свое кожаное пальто и пошел на колонку за водой. И нес воду к себе домой и тут увидел Муравьева около своей двери. Все сходится. И зачем только Муравьев начал выдумывать историю про своего глухого знакомого! Ведь если бы он не начал сочинять эту историю, то мог бы вполне спокойно объяснить старику все. И про музей, и про планшет. И спросить у него, почему он решил всем написать письма. И кто такой Г.З.В. и все остальное. И попросить у старика планшет. Раз он все равно решил подарить его музею, не все ли ему равно, кто отнесет этот планшет в школу? Старику, конечно, безразлично. А Муравьеву было бы приятно принести планшет и сказать небрежно при Катаюмовой:

«Вот, я нашел вчера этого старого солдата. Ничего особенного, нашел, и все. Если умеешь логически мыслить, это не так трудно. Пришлось, конечно, постараться, не так уж оно само получилось». — Это он добавил бы, чтобы Катаюмова еще больше оценила его ум и находчивость. А теперь она смеется над ним, и получается, что она права.

— Дом-то хоть запомнил? —спрашивает Катаюмова. — Завтра пойдем туда с Валеркой, все объясним этому человеку.