Серафима Власова - Клады Хрусталь-горы

Пошли они в дремучий лес, в самую глухомань, в урему. Шла Степанидушка и говорила парню:

— Веду я тебя в чужо племя, не пужайся, что не по-нашему там говорят. Вера-то у нас с ними разна, а жизнь да горе-то одинаковы. И у них царь, только не ваш, а так же в неволе люд держит. Вот потому мы с ними часто по одной тропке и ходим, нечего нам с ними делить.

И вот вышли они на широкую елань. Глянул Корней кругом и ахнул. Посередке елани увидал избу большую, из кондовых сосен срубленную. И такой от избы свет шел, что хоть и вечерело уж, а изба будто вся светится.

Приказала девушка Корнею отойти в сторонку, подождать малость. Сама в избу пошла.

Долго стоял Корней, поджидаючи Степанидушку. Уж сумерки понизу поползли, когда она вышла из избы, и не одна, а со старухой, древней, как вековая ель, покрытая мохом.

— Вот, удалец-молодец, тебе и стряпуха отменная. Любые перепечи печет, только не хвали, как увидишь их, не любит она такого. Поклонился старухе Корней. Пробормотала в ответ старуха чего-то и пошла обратно в избу. За ней Степанидушка с Корнеем поспешили.

Как зашел парень в избу, пуще прежнего удивился: посередке избы три печки стояли. Одна золотая, другая серебряная, а третья из белого камня сложенная. Возле каждой печки по столу и залавку. На каждом столе по квашенке.

Подошла старуха к золотой печи и принялась стряпать из золотой квашни. Степанидушка ей помогала. Посадила старуха пироги с начинкой из калины в золотую печь и пошла к серебряной. Там она положила в пироги спелой малины, в простой же пирог молотой черемухи. Испеклись пироги-перепечи. Вынула их старуха и подала Степанидушке.

Из золотой печи — пироги золотые — с рассыпным золотом получились, из серебряной — пироги с мелким серебром, а из простой печи — румяный пирожок с черемушной начинкой…

Положила девушка перепечи-пироги на поднос разрисованный и Корнею подала.

— Как же я, девушка, их на подносе царю повезу?

— А я сейчас обернусь, подожди немного, — сказала Степанидушка и живо откуда-то туесок принесла. Перепечи в него сложила — золотые под низ, простые сверху и сказала: — Вот молодец — краса мужская, смелость богатырская, бери от меня и от баушки подарение и помни, что все руками человеческими делается, лишь бы было на то хотение.

Взял Корней туесок и по древнему обычаю обнял девушку, в трепетные губы ее поцеловал и к старухе оборотился. Тоже обнял, как мать родную… Хотел было сесть на коня и домой поскакать — глянул кругом, а ни избы, ни Степанидушки, ни древней бабки как не бывало, а сам он сидит у сосны. Кругом ни души, только лес дремучий кругом да река под горою шумит, камни перебирает… В темноте ничего не видать, ночь все скрыла.

Присмотрелся Корней к лесу, а он стена стеной, хоть коли глаз. И вдруг почуял, что у него на коленях туесок, тот самый, что только в руках у Степанидушки видел. Пошарил он в туеске и учуял, что перепечи на месте.

— Что за диво такое? Видать, крепко я спал, Степанидушка все пироги мне положила…

Терялся в догадках Корней, а еще пуще удивился, когда увидал, как месяц на небе, разорвав тучи, на землю взглянул. Обрадовался Корней, поглядел на коня, спокойно стоявшего у ворот, поглядел на дом и обрадовался — на крыльце Степанидушку увидал. Стояла она — лунным светом изукрашенная. Нежная такая, словно ранний цвет люб-травы…

Какое мужское сердце может выдюжить при виде красоты такой?

Не выдюжило оно и у Корнея. Живо соскочил с земли, подбежал к Степанидушке и, конечно, разговор завели. До утренней зори чистым ручьем журчали девичьи слова для Корнея. Все вызнал он про сиротскую долю Степанидушки и как нелегко девушке живется у чужих людей.

Одним словом, не зря и говорится, что сказка ведь не быль, и чего не было, — в сказке есть, а потому, не мешкая долго, сел Корней на коня и не один, а с невестой — дорогой найденной, поскакал домой, а через три дня и три ночи был уж у дворца Семигора… Вернулись и остальные парни, перехитрив бесенят. Привезли они цветок с диковинного куста, что только одну ночь цветет. Вечером распустились его листочки, а утром окаменели и в алмазную розу превратились. От радости Семигор ликовал, бороденкой тряс, а сыновья его и того больше о победе над шайтаном кричали…

Стал Корней и все остальные слуги ждать воли, суленой Семигором, да не тут-то было.

Шайтан на проверку уговора и нос не казал, оттого что в споре проиграл, значит, надо было перед Семигором покориться. А ведь не нами еще говорено: «Хорошо пахать на печке, да заворачиваться не легко». Потому и, как мог, крутился бес, чтобы не отдавать ключи от богатств гор. И так и эдак вертелся. А Семигор слугам, про суленое говорил одно:

— Не видать вам воли, пока шайтан не покорится.

Да так целый год прошел, пока хомутались два беса — шайтан и Семигор…

За это время у Корнея со Степанидушкой сын родился.

Не мог нарадоваться отец, глядя на сына и на жену — добрую подругу, какой оказалась найденка в чужом лесу… Корней работал в куренях, Степанидушка домашность всю вела. Скотиной обзавелись, домишко сгоношили. Одним словом, жить бы и им, если б еще дождаться воли…

Но царь был царь, шайтан — шайтаном. Как ни крутился бес от проверки, а довелось ему покориться. И не Семигору — от него-то он уж как-нибудь отвертелся, а вот от слуг, которым была сулена воля — не смог увернуться. Как-то раз сгребли они беса и ко дворцу Семигора приволокли.

Как полагалось, был разведен костер, возле которого должны были потом начаться игрища и песни. С дальних и ближних куреней народ пришел. Семигор от радости будто еще толще стал, а бес от горя хвост поджал… И вот он, шайтан, решился на последнюю хитрость — не зря ведь бесом прозывался: когда Семигор подошел к нему и срезал на спине клок шерсти в знак победы и получил ключ от всех богатств хребтов, шайтан вкрадчиво принялся Семигору наговаривать:

— Надо этот ключ закалить, тогда только откроются все сокровища гор. А еще я тебе скажу про тайну одну — все равно тебе всем владеть. На вот, возьми еще самый дорогой камень. Кинешь его в огонь — и увидишь гору золотую, — говорил шайтан царю, а сам про себя думал: «Вот погоди, царь, покажу я тебе богатства».

И вновь протрубили трубы. Стал глядеть шайтан на царя, что он будет делать дальше. А тот от радости, откуда только и прыть взялась, к костру подбежал. Кинул в огонь ключ и тот камень волшебный, который ему дал шайтан. Кинул и стал ждать, как камень и ключ закалятся и появится вместо маленького камешка большая золотая гора.

И вдруг увидали люди: на их глазах стал расти камень и весь, словно солнышко, засиял…

Говорят, жадность дотла может человека съесть…

Бросился царь на гору золотую, что над костром уж возвышалась. Бросился — и будто его не бывало. Только шипение послышалось да паленым потянуло.