Рудо Мориц - Его большой день

— Лучше всего будет начать от Адама, — улыбнулся Никита одними глазами. — Родился я на Украине, но уже давно оттуда уехал. Еще мальчишкой, таким, как ты, после семилетки я попал на Урал в промышленный район. Хотел стать конструктором и поступил в металлургический техникум. Днем работал на заводе, а по вечерам учился. Если бы ты видел заводы в Магнитогорске, у тебя бы дух захватило! Сплошь домны, трубы, цеха… Целый город из железа и стали…

Йожо сидел не шелохнувшись.

— На нашем заводе-гиганте я научился многому. Мы выпускали тракторы, комбайны, краны, экскаваторы и многое другое. Там я провел несколько лет, пока не кончил техникум. Это было чудесное время. Я мечтал, что со временем изобрету какую-нибудь умную машину. Но как только я закончил техникум, завод решил послать меня в Москву, в институт. Сначала я злился, говорил, что учебой сыт по горло, но потом был рад. Вот это город так город наша Москва! Целых три года учился я в институте, старался узнать как можно больше. Оставалось уже немного времени до возвращения на завод, как вдруг разразилась война! И, отложив книги, я пошел добровольцем в армию, защищать свою Родину. Вместо диплома инженера получил военный билет. Нелегко мне было, но я думал: если вернусь, закончу институт.

Я надел гимнастерку. Стал красноармейцем. Как миллионы таких же, как и я, людей от Украины до Владивостока, от Крыма до самого Кольского полуострова…

Никита говорил так увлеченно — и при этом помогал себе руками и мимикой, — что Йожо затаил дыхание, забыл обо всем на свете. С каждым словом у мальчика росло уважение к этому человеку, который шагал по подвалу от стены к стене, как бы измеряя шагами свою трудную жизнь.

— Сначала фашисты разоряли наш край. Горели села, бомбы падали на наши прекрасные города. И мою родную Украину захватили. Враг стоял под Москвой, дошел до берегов Волги. Но мы боролись, потому что знали, что боремся за правое дело. Боролись и знали, что должны победить. Сколько людей погибло в этих боях!..

Лицо парашютиста было как раскрытая книга. Все его чувства отражались на нем. Глаза пылали огнем, щеки горели, стал заметнее шрам на лбу.

Никита передохнул.

— Теперь все уже изменилось. Враг бежит, красноармейцы побеждают. И мы пришли сюда, чтобы помочь и вам освободиться. Ваш враг — это и наш враг.

Он умолк, но продолжал мерить длинными шагами подвал.

— Ты во многих боях участвовал? — не отставал Йожо.

Никита засмеялся.

— Я сражался всегда — и когда отступал, и когда преследовал врага. Терпел голод и холод во вражеском тылу. Вот здесь, — он указал на красный шрам над переносицей, — была глубокая рана. Но рана зажила, и я продолжал сражаться. А однажды пришел приказ: прыгнуть с парашютом над фатранскими лесами, и я прыгнул. Теперь я тоже сражаюсь, но иначе: сижу здесь, в этой дыре, и помогаю уничтожать врага с помощью этого маленького ящичка. — При этом он указал на рацию, разложенную на ящике-столе.

— А награды у тебя есть?

— Есть, но они остались на родине, — ответил Никита. — Орден Красной Звезды я получил под Харьковом… А орден Красного Знамени мне вручал сам генерал.

— Ты настоящий герой, Никита.

— Да что ты, что ты! — засмеялся тот. — Какой я герой! У нас таких героев хоть пруд пруди.

Никита снова засмеялся, и смех его заполнил весь небольшой подвал. А сам Никита в глазах Йожо все рос и рос и становился таким большим, какими могут быть только бесстрашные герои.

Вечером с Буковинки спустились пятеро парашютистов, о которых Никита сообщил накануне. Они пришли тихо, как тени.

Никита, Хорват и Йожо ожидали их на опушке, где ограда завода примыкала к полевой дороге.

Заросли стояли перед ними черной стеной. Их окружала тьма. Лишь узкий серн луны висел над вершиной горы. Пока ждали, Хорват объяснял, куда будут прятать сброшенное парашютистами оружие.

— В «тройке», — так называл отец помещение в конце двора, которое было поменьше остальных, — есть бетонированная яма. Не знаю, для чего она была вырыта, но нам теперь прекрасно подойдет. Она сухая и закрывается бетонной крышкой, которую не отличить от плит пола. В этой яме поместится много оружия.

Никита кивал в знак согласия. Вокруг стояла тишина, и говорить приходилось шепотом. Правда, мимо «Взрыва» ночью вряд ли кто-нибудь ходил, но Никита был человек осторожный.

Они сидели, пригнувшись, у кирпичного забора, который тянулся вдоль всего завода. Ночь была ясная и теплая. От тихого ветерка мягко шелестели листья деревьев. С Буковинки доносился терпкий лесной запах.

Никита хотел было что-то сказать Хорвату, но вдруг насторожился:

— Кто-то идет!

И сразу темная стена кустов раскрылась, как занавес. Из тьмы леса вынырнул человек с автоматом в руках.

Через мгновение Никита произнес:

— Сергей!

Неподвижная фигура шевельнулась и ответила:

— Я!

— Наши! — крикнул Никита и первый вскочил на ноги.

За ним и оба Хорвата.

Никита подбежал к незнакомцу, стал его обнимать и целовать. Из зарослей вышли остальные четверо. Йожо растерянно стоял в стороне, не зная, что делать. Внезапное и незаметное появление парашютистов поразило его. Ни одна веточка не треснула, ни один листок не шелохнулся.

— А ты поздоровался с ними? — спросил отец.

Тогда мальчик осмелел и тоже стал здороваться с солдатами. Они дружески похлопывали его по спине, как старого знакомого.

— Есть хотите? — спросил Никита новых друзей.

— Сначала сходим за оружием, — сказал тот, который вышел из зарослей первым. — Тут полчаса ходу.

Хорват нарезал хлеб и подал каждому по ломтю, чтобы они подкрепились по дороге. В предрассветной тьме мальчику удалось рассмотреть парашютистов. Они были в ватниках, серых штанах и сапогах, в шапках-ушанках.

Пошли по просеке, которая вела прямо на гребень Буковинки. По дороге с аппетитом уплетали кисловатый хлеб и рассказывали о себе. Больше всех говорил тот высокий, который первым вышел на дорогу. Из его рассказа стало ясно, что он командир пятерки.

— Чтобы вы знали нас и не путали… Это — Володя, сержант, а рядом с ним Гаврик. Он у нас старшина. Днем вы увидите, какой он рыжий…

Послышался тихий смех приятелей Гаврика. Высокий продолжал:

— А эти двое — близнецы: Василий и Алексей. Они добровольцы.

Командир умолк.

— Ты назвал нам всех, кроме себя. Язык у тебя отнялся, что ли? — пошутил Никита.

— И правда, как только дело доходит до него, он тут же немеет, — рассмеялся Гаврик. — Это — капитан Борис Каменский, наш командир.

Йожо внимательно слушал. Говорили кто по-словацки, кто по-русски. Но хотя речь парашютистов была непривычной и отличалась от украинского языка Никиты, к которому мальчик уже привык, он понимал довольно хорошо.