Викторас Милюнас - Лети, чайка!

Слышно, как мама шепчет:

— Дай ты ему поспать, всё равно не разбудишь.

Однако дедушка не обращает на её шёпот внимания и уже не тормошит Ромаса — стаскивает с него одеяло.

— Просыпайся! Мы же с тобой договорились вчера: как солнышко встанет, так и пойдём. Ждут нас. А ты?

Зябко без одеяла. И Ромасу приходится вставать. Зевая, натягивает он штаны, нехотя плещется у рукомойника. В полусне, вяло жуёт что-то за столом. И вот уже плетётся следом за дедушкой к заливу.

Отец уехал по делам в Клайпеду, и сейчас его звено ловит рыбу не в море, а в заливе.

У пристани рыбозавода весело постукивают моторы дорок.

— Давай скорее, Ромас! Лезь ко мне. Здесь тепло!

— Он пришёл дело делать, а не в твоём закутке отогреваться, — ворчит дедушка.

Дядя Кубилюс, который сидит в остроносой лодке, привязанной к корме дорки, поддерживает дедушку:

— Верно! На дорке-то Ромас уже плавал, а вот угрей сам ещё не вытаскивал, ловушек не тряс! Иди-ка лучше ко мне, в лодку!

И Ромас с дедушкой прыгают в лодку. Не успели усесться, как дорка отваливает от причала и тащит за собой лодку. Они выплывают в сверкающий под лучами восходящего солнца залив. Быстро бежит дорка. Дует в лицо ветер, летят брызги. Ромас поёживается.

— Ничего, начнём работать — согреешься, — говорит дядя Кубилюс и накидывает на плечи Ромаса ярко-жёлтую непромокаемую рыбацкую куртку. — И сухо тебе в ней будет, и тепло…

— Рыбак растёт, — улыбается дедушка, — не какой-нибудь там неженка, маменькин сыночек. Уж как ему нынче сладко спалось, а вот встал же, пошёл в залив. Держит парень слово.

Дорка поворачивает вправо и плывёт под Большой дюной. Кажется, что её крутые откосы, освещённые солнцем, упираются прямо в светло-голубое небо. На берегу и на дюне ни души. Все ребята ещё спят небось! Только он, Ромас, не спит. Приятно чувствовать себя рабочим человеком. А уж когда дедушка сказал, что внук его не неженка, Ромас совсем возгордился и не утерпел, похвастался:

— Могу и раньше встать!

Дядя Кубилюс усмехается:

— А зачем раньше-то? Теперь самое время ловушки трясти. Была бы в них только рыба! Вторую неделю одна мелочь попадается.

— Сегодня поймаем! — солидно говорит Ромас. Он задрал голову и рассматривает Большую дюну. Ух, и высотища! И всё-таки он бы тогда прыгнул с неё, доказал ребятам, что не трус. А ведь и снизу смотришь — боязно…

Глаза у Ромаса как-то незаметно закрываются, а когда он снова открывает их, рядом с ним в лодке дедушка. В руках у дедушки длинный тонкий шест с крючком на конце. Багор.

— Ну, внучек, начинаем. Может, и впрямь будет, как ты говоришь, рыбка…

Дядя Кубилюс отцепляет трос, которым лодка привязана к дорке. И дорка отходит в сторону, чтобы винтом не порвать сети ловушки. Дядя Кубилюс берётся за вёсла и осторожно подводит лодку к вбитым в дно залива сосновым кольям. Между этими кольями растянута сеть, по её краям четыре больших сетчатых мешка, натянутых на обручи. Это и есть ловушки. Плывёт рыба, натыкается на сеть и поворачивает прямо в ловушку — туда-то войти Можно, а вот обратно не получается.

Ромас берёт в руки багор и с помощью дедушки старается нащупать в глубине и зацепить крючком верёвку, к которой привязан самый конец ловушки — сетчатый мешок, куда и набивается рыба.

В это время с дюны скатывается на залив густой, белый, как молоко, туман. Всё словно растворяется в нём — и дюна, и недалёкий берег, поросший соснами. Даже дорки уже не видно. Остаются только они трое в лодке, да торчат из воды концы сосновых кольев.

— Не бойся, — говорит дядя Кубилюс. — Это с моря волна холодного воздуха набежала. А туман как пришёл, так и уйдёт. Рыбацкий труд — это тебе не конфеты сосать. Нелёгкое дело.

А Ромас и не думает, что лёгкое. И ничего он не боится. Одного ему хочется: чтобы поймали они сегодня много-много рыбы! Он шарит багром по песчаному дну и вдруг чувствует, что крюк за что-то зацепился. Поплевав на ладони, как заправский рыбак, он поудобнее перехватывает шест.

— Поднимай! — командует дедушка и тоже берётся за багор.

Ромас тянет изо всех сил — и ни с места. Словно на дне схватили багор и держат.

— Может, кол зацепили? — спрашивает дядя Кубилюс, посасывая свою трубочку.

— Ну-ка, дружно! — Дедушка тоже тянет изо всех сил. — Ещё разок! Ещё! Ага, пошёл!

Мешок отрывается ото дна и медленно ползёт вверх. И с Ромаса, и с дедушки градом льёт пот.

— Ну-ка, взяли! Да ещё разок!

Из воды показывается сетчатый мешок. Дедушка подхватывает его, переваливает в лодку. Видно, что мешок битком набит угрями. Будто нарочно их сюда натолкали.

— Вот это да! — Дядя Кубилюс от удивления даже вскакивает, трубочка его падает на дно лодки. — Ого-го! Так много сразу мне ещё ловить не доводилось!

Дедушка развязывает мешок, и лодку затопляет рыба — извиваются, сворачиваются в кольца угри. Здоровенные, в руку толщиной. Конечно, есть и поменьше, и другая рыба тоже есть: лещи, судаки, окуни. Даже здоровенная щука глотает воздух зубастой пастью. Ох, как же её много, этой рыбы! Как раз столько, сколько хотелось Ромасу.

Вытряхнули один мешок, подплыли ко второму, к третьему. Тут уж и сам дедушка не удержался.

— Ну, Ромас, такого улова за один раз и я не видывал! Молодец!

А Ромасу приятно, что его хвалят. И он торопит:

— Давайте скорее к другим ловушкам поплывём. Будет сегодня рыба!

Дядя Кубилюс кричит:

— Эйчинас! Давай сюда!

Совсем близко затарахтел двигатель дорки, и вот она выплывает из тумана, берёт их на буксир. Дедушка укладывает рыбу в ящики, передаёт на палубу, Эйчинасу. И они снова плывут по заливу.

Правду сказал дядя Кубилюс: как быстро навалился туман, так быстро и развеялся. Вот уже снова виден берег, сосны, откосы дюны, голубое небо. А там, впереди, — мыс Грабшто с ольшаниками и березняками, где так много земляники. Уже июль. Быстро спеет ароматная ягода на жарком солнышке…

— Теперь можно и передохнуть, — говорит Ромасу дедушка. — Нам ещё четыре ловушки проверить надо. До обеда работы хватит. Пока плывём, поспи, внучек. И мы отдохнём.

Почему не воспользоваться добрым советом? Ромас удобно устраивается на широкой кормовой лавке-банке, свёртывается калачиком, укутывается в куртку, которую дал ему дядя Куб ил юс.