Лара Уильямсон - Мальчик по имени Хоуп

Все в классе поворачиваются и глазеют на нас с Кристофером. Ребята толкают друг друга локтями и смеются, что теперь мы будем жить долго и несчастливо. Некоторые зажимают рты ладонью, чтобы в голос не расхохотаться. Кевин Каммингс щиплет себя за руку, лишь бы не захмыкать от восторга.

– Я думаю, можно перестать притворяться, что это сказка, потому что драка – это поступок, недостойный красивых сказок. Драка – это поступок отвратительный, просто недопустимый. Я запрещаю вам двоим выходить на сцену во время шоу. Вместо этого вы останетесь за кулисами и будете помогать остальным. И не думайте, что легко отделались, потому что я еще не закончила. Вам также придется повторить одно предложение на пятидесяти строках:

«Я СЧАСТЛИВ РАБОТАТЬ БОК О БОК СО СВОИМ ДРУГОМ ЗА КУЛИСАМИ». А еще… – Эта пытка когда-нибудь закончится? – Сегодня вы отстранены от урока физкультуры. Вместо этого вы пойдете в библиотеку и будете писать свои пятьдесят строк. Если выдастся свободная минутка, то подумайте над своим ужасным поведением. Из библиотеки вы пойдете домой, а завтра вернетесь в школу и будете примерными учениками. Я знаю, вы на это способны.

Позже, когда мисс Парфитт приступает к объяснению нового материала, я принимаюсь писать эти свои строки под партой. Дойдя до середины, я начинаю путаться и пишу: «Я СЧАСТЛИВ СВОИМИ КУЛИСАМИ», и как раз тогда мисс Парфитт объявляет, что настало время нашего с Кристофером позора. Мы должны взять куртки и у всех на глазах проследовать в библиотеку.

Я почему-то сбиваюсь с пути. Ну а что, ошибиться легко: библиотека слева, а я иду направо, как раз к выходу, и дальше через школьные ворота. Впереди у меня целый свободный день и полная голова мыслей о папе; так я дохожу до домов на самой окраине города. По счастью, у меня оказываются с собой деньги на проезд – и огромное желание увидеть отца. Это – третья сцена операции «Баскервиль».

Телестудия оказывается огромным осколком стекла, приютившимся между старинными викторианскими строениями. В окна пробивается молочно-белый свет зимнего солнца, и у самого входа я замечаю огромную рождественскую ель. Она поднимается до потолка, украшенная серебряными колокольчиками. Если я войду в парадный вход, то мне придется объяснять, по какому я вопросу. Сомневаюсь, что папа обрадуется, когда ему позвонят из приемной со словами: «Тут ваш сын».

Шерлок Холмс бы так не поступил. Он бы воспользовался методом наблюдения. Я брожу вокруг телестудии, пытаясь понять, что же делать дальше, и замечаю открытый пожарный вход. Каменные ступени ведут прямо в здание. Дверь будто говорит: заходи. Убедившись, что никто за мной не следит, я шмыгаю внутрь и бегу по ступеням вверх, пока не добегаю до двери, ведущей на второй этаж. Конечно, я ее не открываю: слишком близко к приемной. Вместо этого я пробегаю еще два пролета. Там я останавливаюсь и прислоняюсь головой к стене. Свет от флуоресцентной лампы превращает мою кожу в бежевый хумус. Дыхание вырывается из груди короткими всхлипами.

Я боюсь того, что увижу по ту сторону.

Коридор весь завешан фотографиями знаменитостей, включая папу и Грудастую Бэбс. Он обнимает ее за талию, а она таращится ему в лицо, как огромный пучеглазый кальмар. Папа выглядит старым и усталым, но зато он нацепил сентиментальную улыбку и галстук в сердечко. Я так внимательно изучаю фото, что забываю о том, где нахожусь: в здании телестудии, куда мне по-хорошему вход запрещен. Вспоминаю я об этом, когда где-то вдали открывается дверь и мне приходится бежать за угол, в другой коридор.

Он выглядит совершенно так же, как и предыдущий, только фотографий на стенах нет. Коридор ведет в следующий, а тот – в еще один. Я словно блуждаю по лабиринту, постепенно забывая, как вернуться туда, откуда пришел. Из какого-то невидимого коридора я слышу шаги, они приближаются ко мне. Меня охватывает паника. Я распахиваю первую дверь справа и ныряю внутрь. Когда глаза привыкают к мраку, я понимаю, что зашел в пустую студию: ряды стульев поднимаются по диагонали, есть и сцена с двумя стульями на фоне ярко-зеленой стены.

Не в силах противиться искушению, я сажусь на один из стульев и делаю вид, что провожу интервью с папой.

– Итак, Малкольм Мейнард, здравствуйте. Или я могу называть вас папой?

– Да, это было бы очень мило, – отвечаю я басом.

– Итак, папа, я крайне рад увидеть тебя снова. Сколько лет, сколько зим!

– Правда? Разве много времени прошло? – Я приподнимаю брови.

– Четыре года пять месяцев пятнадцать дней четырнадцать часов двенадцать минут тридцать шесть секунд. Ну или вроде того.

Я смотрю на часы: да, все верно, посчитал все до секунды.

– Я как-то не заметил. – Я прочищаю горло. – Ты простишь меня за то, что я не объявился раньше?

Почти без раздумий я отвечаю:

– Я прощаю тебя, потому что ты мой папа.

– Такого больше не повторится. С этой секунды мы будем вместе. Мы будем играть в футбол и заказывать еду на дом. Я буду приходить на твои с Грейс школьные концерты и спортивные соревнования. Я научу вас водить машину и буду помогать с домашними заданиями. Думаешь, этого будет достаточно?

Я улыбаюсь:

– Для начала неплохо, папа. И есть еще кое-что, что ты должен знать. Ты станешь дедушкой.

Невидимая аудитория разражается воображаемыми аплодисментами, и я протягиваю папе руку для пожатия. Я трясу рукой вверх-вниз, и по пальцам пробегает прохладный воздух.

– Эй, что это ты тут делаешь? – В двери появляется чья-то голова. – Мы не пускаем практикантов в студию. Ты потерялся?

– Ага, – отвечаю я, убирая руку за спину. – Я ищу Малкольма Мейнарда.

Мужчина жестом подзывает меня к себе:

– Можешь мне поверить: в пустой студии, без зрителей, ты его не найдешь. Ну, в любом случае, практикантам не сюда. Пойдем со мной.

Мужчина выходит из комнаты, и я следую за ним до лифта. Он подталкивает меня внутрь со словами:

– Ты как-то слишком молод даже для практиканта. И что это на тебе? Школьная форма?

– Сегодня мне пришлось прийти прямо с уроков.

Мужчина кивает, словно я сказал что-то вполне логичное.

– И это… На самом деле мне шестнадцать. Просто сегодня с утра я побрился и выгляжу моложе своих лет.

Я принимаю самый взрослый вид, на который способен (на самом деле это выглядит так, будто я чем-то ошарашен).

Шестой этаж выглядит совершенно так же, как и четвертый; мы бредем по лабиринту, пока мужчина не открывает дверь и не приглашает меня зайти. Я заглядываю внутрь, потом смотрю на него. Папы там нет, если, конечно, он не прячется за сотнями посылок и писем. Мужчина говорит мне, что это комната для почты и именно здесь проходят практику студенты. Похоже, мне предстоит вскрывать письма для Малкольма и сортировать их, складывая в стопки. Незнакомец улыбается и оставляет меня наедине с работой.