Юрий Бриль - Рядом с зоопарком

— Тебе показать, да? Показать? — Славик начал было расстегивать больничную пижамку. — У меня хронический…

— Верим, верим, — сказал Федя. — Что жадность хроническая.

— Не знаю, что с собой делать, — неожиданно признался Славик. — Увижу сладкое — и всякое соображение теряется.

— Этим ты и отличаешься, отличник, — сказал Федя.

— Еще посмотрим, кто чего стоит.

— Видели.

— Я все равно его победю.

— Кого это?

— Загнилена.

— Чучело-то? П-хе! — фыркнул Гриня.

— Я сам думал — «п-хе», но все не так просто. Когда меня не было, то есть когда я лежал на операционном столе, я не спал, я о многом передумал.

— Найди его сначала, победитель, — сказал Федя.

— Иди лучше в больницу, а то будешь побеждать — и живот лопнет, — сказал Гриня.

— Чему быть, того не миновать… Послушай, Федь, ты мне друг?

— А что?

— У меня к тебе просьба… последняя. Мало ли…

— Валяй, если последняя.

— Отнеси моей маме письмо. — Славик достал из кармана письмо и отдал его Феде.

Здравствуй, мамуля!

Самочувствие мое хорошее. Аппендицит вырезали — и в животе сразу стало легко и просторно. Не удивляйся, мамуля, если придешь ко мне в палату и не увидишь меня прикованным к больничной койке. Все думали, что это спектакль, а это гораздо хуже. Загнилен приносит беду. Его надо победить, чтобы в нашей школе, а также на всей планете людям жилось хорошо. А еще его надо победить потому, что некоторые твердые троечники несправедливо думают о нас, отличниках и запевалах, что соображаем мы только у доски. Дорогая мамуля, к моему возвращению тортик можешь не стряпать, так как после операции он мне заказан.

Прощай, мамуля!

По всему было видно, что Славик ни домой, ни в больницу идти не собирался.

— Ну, тебе влетит! — присвистнул Гриня.

Славик достал из кармана мятую газету, расправил ее на крышке ларя, пошел с ней ближе к окну, из которого лился яркий свет.

— Думает, что в газете написано, — засмеялся Гриня.

— Может, и написано, если читать уметь… новое достижение генетики… не то… источник вечной энергии… не то… — забормотал Славик, просматривая газету. — Угроза прямой военной интервенции Соединенных Штатов против революционной Никарагуа становится все более реальной… Это то, что надо. Скорее всего, Загнилен в Америке, в Белом доме. Видите, что там творится?

— Ага, двигай в Америку, — покрутил у виска Гриня. — Только тебя там и ждали.

— Конечно, — сказал Федя. — Такое там творится неспроста. Но далековато все-таки. Не мог наш Загнилен так быстро туда перенестись. Скорее всего, у них другой Загнилен, американский. Фирменный.

— …арестована банда неонацистов, — продолжал бормотать Славик… — Это уже немного ближе… Фельетон, тэк-с, тэк-с, давненько не читал Воробьева… Вступление на новую должность внештатного директора зоопарка тов. Куроедова Т. Х. звери отметили однодневной голодовкой. Тигры и львы наотрез отказались есть крупу. Лоси, олени и камерунские козы брезгливо поводили носами и отворачивались от говядины, но доверчивая антилопа поела предложенных ей свежих опилок — и едва не испустила дух… Совсем рядом, — задумался Славик. — Два квартала… Начались мор и повальные болезни… В зоопарк пришла беда… Там он, в зоопарке! — Славик быстренько снял пижамку — под ней кольчуга. Развязал узелок — там сапожки. Оделся, пошел в сторону зоопарка.

— Куда же ты, после операции? Живот лопнет! — сказал Федя.

— Ой! Ой! — схватился за живот Славик. Но не остановился, пошел только медленнее, опираясь на сабельку.

— Славик, я с тобой? — побежал за ним Федя.

— А письмо? — остановил его Славик. — Ты же обещал.

Федя и Гриня смотрели вслед Славику, пока тот не растаял в темноте.

— Он еще после наркоза не проснулся, — усмехнулся Гриня.

— Напрасно ты… Зря мы его отпустили. С ним надо было.

— Понедельник… зоопарк не работает, темно. Пойдем к Петру Никаноровичу.

— Не, вроде ябедничаем, получается.

— Ну, тогда я домой. — Гриня втянул голову в плечи, сделался маленький и несчастный, как старичок-гном. Пошел, сунув руки в карманы куцего пальтишка.

И Федя пошел, но в другую сторону.

в которой мама Славика заламывает руки, сам Славик дерется с Загниленом, после чего старик в ботах лишается лысины, а вместе с ней таинственного ореола. Сценарий доигрывается до последней буквы, НО…

Валил снег, крупные его хлопья облепляли фонари, свет едва лишь сочился. Славик шел почти на ощупь и мог бы, пожалуй, заблудиться, но тут услышал, словно бы тихо и грустно заиграла труба. Так, должно быть, трубят слоны. Славик пошел на звук, не разбирая дороги, перелезал через какие-то заборы, падал в ямы, нестерпимо болел бок, но он шел и шел и вот наконец оказался перед ярко освещенными воротами зоопарка.

Несмотря на поздний час, в кассовом домике горел свет, слышалось неясное бормотание и слабенькое позвякивание монет, точно их пересчитывали. Из окошечка высунулась рука. Очень маленькая, с коготками, покрытая шерсткой, подставила ладошку. Должно быть, обезьянка. Все люди, наверно, ушли, а ее оставили вместо себя, обучив нехитрому ремеслу кассира.

В надежде найти какую-нибудь мелочь Славик обрыскал карманы, но, увы, не нашел даже самой маленькой копейки. Все равно, не поворачивать же назад из-за такой оплошности. Отойдя подальше от кассового домика, полез через забор. Прыгнул с него, лишь слегка зацепив штанину. Удачно приземлился на клетку, в которой жила волчица Белка. Белка сидела в углу и вздыхала, ее глаза горели в полумраке двумя жаркими огоньками. Стараясь не потревожить волчицу, прошел по прутьям клетки. Соскочил с нее, снова приземлился, но теперь уже на землю. Задрал кольчугу, потрогал живот — нормально, не лопнул. Крепкие, видно, нитки.

Было бы невежливо проходить мимо павильона Тюли, и Славик завернул туда. Сделав морду бульдозером, бегемот греб по дощатому настилу. Ноги переставлял едва-едва, толстые его мясы колыхались в прочных зеленых галифе, чудовищное брюхо чуть ли не ширкало по полу.

— Тюля, Тюля, — позвал Славик.

Бегемот подошел к барьеру, положил морду на верхнее бревно, отчего оно слегка прогнулось, открыл фиолетовую пасть. Так он мог стоять часами, надеясь, что рано или поздно в нее залетит какая-нибудь съедобинка в виде брошенного овоща или хотя бы случайной мошки, — тогда-то он бы и прихлопнул пасть. Славик достал больничную за три копейки булочку, но бросать ее Тюле передумал — и так толстый, да и самому могла пригодиться.

Славик заглянул еще в павильон слона. Слон задумчиво мотал головой. Туда и сюда, сюда и туда. Славик приблизился к нему, и слон, изогнув хобот (Юлька называет его поклоном), дохнул — будто вскрыли бочонок с невыбродившим теплым квасом. Славик снова достал булочку, откусил от нее самую малость, остальное бросил слону. Коричневые грустные глаза слона потеплели, и он снова покачал головой, поднял хобот, будто поправляя невидимые роговые очки, а потом опустил его и самым кончиком, который сделался как три пальчика вместе, поднял булочку.