Владимир Великанов - Стригунки

«Милостивый государь» и успокоило и даже развеселило Желткова.

— Я с удовольствием, только вот Рем меня будет ждать.

— Не велик барин! Подождет. Да к тому же я попрошу шофера привезти вас обратно.

В машине Игнатий Георгиевич и Валя разместились на заднем сиденье. Автомобиль бесшумно тронулся и скоро, разбрызгивая снежную кашицу, вырвался на широкое шоссе.

— Видите ли, — начал академик, — я хотел поговорить с вами о моем внуке, о Реме. Он, безусловно, способный юноша, но ему нужно благотворное влияние коллектива. Я вижу, вы ходите к нам чаще других. Должно быть, дружите. Между нами говоря, я надеюсь, что вы лично повлияете на него, на формирование его характера.

Если бы было хоть чуточку посветлее, Игнатий Георгиевич непременно заметил бы, как лицо Вали стало сначала розовым, а потом пунцовым от стыда: если бы академик знал, какую жалкую роль играет он, Валька, при Реме!

Окунев, ничего не заметив, продолжал:

— Постарайтесь направить его энергию на разумные занятия. Ведь сколько вокруг дел…

Валька уже не слушал академика. Вспомнились все прежние обиды и унижения, вся ложь, которой он сам себя опутал. «Нет! Не нужны мне никакие «Любители», никакие берданки! Никогда я больше не приду к Рему!» — твердо решил он.

Автомобиль свернул в Харитоньевский переулок и остановился у здания Академии сельскохозяйственных наук.

— Отвезите, пожалуйста, молодого человека ко мне домой, — попросил Игнатий Георгиевич шофера.

«Черта с два!» — зло подумал Желтков.

Не доезжая до дома Окуневых двух кварталов, Валька попросил остановить машину. Шофер удивился, но просьбу выполнил. Валька вылез из машины и зашагал домой…

Видеть, как мальчишки, взобравшись на крышу дома, разбирают сложенную им, Савельичем, трубу, было обидно. И старый печник старался не обращать на ребят внимания.

Сидя на своем крылечке и поглядывая на крышу, Савельич думал:

«Ну и пусть себе дурью мучается. Фатеев, спору нет, человек заслуженный, страдалец, только не в мои это годы всякой его блажи потакать. Нужно было печку сложить — сработал. Хочешь — и фундамент дома поправлю. А тут, нате-ка, электрическая печка ему понадобилась».

Скоро труба исчезла. Возле фатеевского крыльца все выше поднимался штабелек желтоватого от необлупившейся глины кирпича.

«Простые во двор выносят, а свои с железками в комнате держат», — отметил Савельич.

Несколько раз прохаживался печник около ребят, приглядывался. Ребята смотрели на Савельича исподлобья, зло. Печник хотел было посоветовать, чтобы они старую глину потщательней соскребали, да сдержался.

«Сами с усами — справятся. А почему их только двое? Остальные-то куда делись? Девчонка… Толстенький этот… Как его? Олег? Муха еще… Потом атаман этот… Птаха! Что ж эти-то не помогают?»

Когда ребята вынесли на носилках очередную партию кирпичей, Савельич не выдержал и спросил:

— А где ж остальные-то? Почему вдвоем работаете?

Коля Никифоров, не глядя, ответил:

— Дезертиры, вроде вас дезертиры.

— Ишь, ерш какой! Сразу колючки дыбом, — сказал обиженно Савельич и отошел. «Надоело, значит, ребятам, — решил он. — Пороху не хватило… Это, выходит, и у меня не хватило? Дудки! Просто толку в этом никакого не вижу!»

…После неудачного испытания печки Коля ходил подавленный. На переменах ребята, даже Вася, говорили о предстоящих контрольных работах, о готовящемся отрядном сборе, о стенгазете, которую никак не выпустит Зимин, — обо всем, только не о печке.

Перед последним уроком Коля поманил Олега и сказал, что они с Васей решили перекладывать печь.

— Ты будешь? — спросил он.

— Я-то согласен, — замялся Олег. — Мама ругается. Объяснял, объяснял ей, а она… Ну, ты же знаешь ее! Не пускает, и все.

Олег не увиливал от работы, хотя интерес к печке у него пропал.

Наташа слышала этот разговор. Ей было неприятно, что Олег не сумел постоять за себя. Наташе и самой не особенно хотелось толкаться около печника Савельича.

«Ну что поделаешь, — думала она, — не получилось изобретение. Что же мы можем сделать?»

Заметив Наташу, Никифоров спросил:

— Ну, а ты как?

— Я? А зачем ее переделывать? Только время тратить.

— Как время тратить?

— Ты же сам видел, что не получилось. И потом, от меня какая польза?

Коля бросил на Губину взгляд, полный презрения.

Наташу покоробило. Еще никогда она не видела Колю таким злым и колючим.

Подошел Мухин. Узнав, о чем речь, он сказал так:

— Некогда мне, ребята. Нам гараж с отцом утеплять надо, водопровод туда проводим.

— Единоличничек! Водопроводик устраиваешь! — взорвался Вася.

— Когда нужно было, работал, — мрачно ответил Мухин. — Напрасно будете стараться!

— Не получилось, потому что в печке обрыв был, — не уступал Коля.

— Какой там обрыв? Ты же сам вольтметром все время проверял!

Вася Фатеев потянул Колю за рукав.

— Да брось ты, Никифор! Что уговаривать, когда человек не хочет.

Так вот и пришлось Коле и Васе работать вдвоем.

…Когда печка была наполовину разобрана, нашелся-таки злополучный обрыв.

— Говорил я? Говорил? — торжествовал Коля. — Вот он! Вот! Все Савельич виноват. Совсем никакого соединения нет. Конечно, тока не будет! И все из-за Савельича!

— Идем к нему! — закричал Вася. — Пусть знает, что виноват!

Вася уже открыл дверь, чтобы бежать за Савельичем, но Иван Дмитриевич остановил его.

— Я так и знал, что обрыв есть, — сказал он. — Сегодня ночью я все взвесил, пересчитал и в кирпиче абсолютно уверен. Сейчас главное — придумать, как выпускать кирпичи промышленным способом: тысячами, миллионами. А печку можно и не перекладывать.

— Да мы уже ее почти разобрали, папа, — протянул Вася.

Печка надоела ребятам, как говорится, пуще горькой редьки. В комнате было грязно, неуютно, холодно, словно после погрома. Ребята работали в пальто. На Ивана Дмитриевича были накинуты все теплые вещи. Но Фатеев все-таки зяб, потому что высовывал из-под одеяла руки, чтобы делать в блокноте какие-то записи. Василиса Федоровна теряла терпение: негде было присесть пообедать; к стульям, к столам, к шкафам нельзя было притронуться — все было в пыли.

— Когда же все это кончится? — спросила она, возвратившись с работы.

Ребята выбивались из сил, но работали: заново складывали печь. На этот раз по совету Ивана Дмитриевича они не только тщательно проверяли каждое соединение между кирпичами, но и в определенных местах, на стыке каждого пятого кирпича, вмуровывали в печь электрическую розетку. Это давало возможность контролировать каждый отрезок цепи и, кроме того, делая разные сочетания цепей, получать по желанию ток или высокого напряжения при малой силе, или наоборот.