Сергей Голицын - Городок сорванцов

Юра сделал вид, что не заметил меня, но тут же молодецки передернул плечами, бойко захлопал мастерком по бокам печи, раза два кинул глину в щели между кирпичами и неожиданно отругал Витю не то за медлительность, не то за чрезмерную спешку. Время от времени молодой специалист деловито проверял по отвесу вертикальность выложенных стенок.

Витя глядел на Юру снизу вверх; его преданный взгляд говорил: смотрите, какому искусному печнику я помогаю.

Вдруг откуда-то из-под земли раздался сердитый бас Павла Александровича. Я оглянулся и увидел отвалы свежевыкопанного грунта и комья, летящие вверх.

На дне глубокого и широкого котлована возились Павел Александрович и четверо мальчиков, в том числе Володя Дубасов. Они копали погреб.

Павел Александрович кого-то жестоко бранил:

— Ну, чего тюкаешь! Ну, чего тюкаешь! Нажимай всей ногой!

Я как-то неудобно себя почувствовал: все работают, все стараются, а я один слоняюсь эдаким праздным собирателем материалов для будущей повести. Раз приехал — надо помогать.

Увидев лишнюю лопату, валявшуюся под деревьями, я взял ее и спрыгнул в котлован. Мальчики потеснились. Как раз пошел слой галечника, да еще с булыгами. Грунт был тяжелый. Павел Александрович пыхтел, отдуваясь, выворачивал тяжелым ломом самые большие камни, мальчики трудились над камнями поменьше.

Наконец кое-как удалось пробить толщу; галька сменилась песком, мягким, как масло; стало легче нажимать на лопату.

В самый разгар работы послышались звонкие голоса девочек:

— Обедать! Обедать!

Никто даже головы не поднял, все продолжали усердно размахивать лопатами. Володя высунулся из ямы.

— Пока дождя нет, надо работать!

Павел Александрович проворчал про себя:

— Нашлись тоже «покорители целины». — И тут же снова нагнулся и с силой всадил лопату в песок.

Южка подбежала к яме.

— Почему не идете? Суп остынет, чай выкипит.

— Уйди, не мешай! — сердито крикнул Володя. Еще целый час мучили себя землекопы, усердно

выкидывая песок; они хотели кончить обязательно сегодня.

Девочки были очень огорчены.

— Старались, старались с самого утра, а они есть не хотят! — искала у меня сочувствия Южка.

Наконец по сигналу Владимира Викторовича все бросили лопаты, обтерли руки о листья орешника и подошли к костру.

Ели, по-моему, очень невкусный макаронный суп с мясными консервами, ели молча, только звякали ложками, чавкали, протягивали миски за прибавкой.

После третьей прибавки Павел Александрович вытер губы, облизнулся, похлопал себя по животу и сказал:

— Девочки, а вы вроде пересолили.

Кроме веселого удивления, я ничего не заметил в широко раскрытых глазах обеих поварих, а Валера чуть не выдал тайны пересоленного супа, громко фыркнув прямо в миску.

После обеда пошли работать, но потом вновь набежал мелкий дождик, подул холодный ветер. Мальчики тут же спрятались в палатки, девочки остались У костра.

— А ну, давайте запоем песню! — воскликнул Владимир Викторович и запел тенорком:

Мы засмеялись и выскочили из палатки.

— Дождик совсем маленький, можно работать, — заметил Володя Дубасов.

В этом сыром лесу, на мокрой траве мне в резиновом плаще было холодно и неприютно, пробирала дрожь. Заботливый завхоз Володя снял с себя согретый его телом теплый ватник и отдал мне.

С лопатой в руках я снова спрыгнул в будущий погреб.

Владимир Викторович не только копал ямки под столбы. Время от времени он подбегал то к одной группе работающих, то к другой, подбадривал всех, шутил, посмеивался над тяжеловесным Павлом Александровичем, успевал заглянуть к девочкам-поварихам и вновь брался за лопату.

Он поднимал настроение, заставлял сильнее напрягаться мускулы. В нем так и кипела неистовая энергия.

Работали до самого захода солнца, ужинали в полной темноте.

От усталости я едва проглотил несколько ложек какого-то непонятного пересоленного супа и залез в палатку. Володя Дубасов укрыл меня чуть ли не пятнадцатью одеялами, и я тут же заснул под мерные удары дождевых капель о брезент палатки, под неумолчный храп Павла Александровича.

Встали с рассветом, дождя не было, но по небу плыли темные рваные тучи; дождь, верно, шел всю ночь, с деревьев падали холодные капли; в мокрой траве поблескивали лужи.

Пока девочки пытались разжечь костер, я отправился на строительную площадку подносить бревна для навеса столовой. С большим трудом подтащил я к готовым ямкам восемь тяжелых столбов и с ужасом почувствовал, что не могу разогнуть спину. К счастью, меня выручил подручный печника Витя Панкин.

— Кончили! — на всю поляну закричал он. Все тотчас же бросили работу и поспешили к печке.

Вот так печь! Высокая, ровная, в четыре конфорки, сбоку топка с дверкой, ниже маленькая дверка поддувала, на другом конце печи высокая железная труба с колпачком.

Насупленный, очень важный Юра, ни на кого не глядя, хлопотал вокруг плиты. Нельзя было понять — взволнован он или невозмутимо спокоен. Ласково приглаживая мастерком слой глины поверх кирпичей, он изредка отходил и щурился, любуясь на свое несколько кривобокое создание.

Сзади него прыгал юркий Витя Панкин и все повторял:

— Ну как, Юра, хорошую мы с тобой плиту сложили? Правда, хорошую? А правда, я тебе хорошо помогал?

Долговязый Юра снисходительно глядел на Витю.

Витя принес охапку сухих еловых веток. Для столь торжественного случая была припасена шашка сухого спирта. Огонь зажег сам Владимир Викторович.

Наверное, на государственных испытаниях доменной печи, на пуске турбины гидростанции так не волнуются проектировщики и строители, как волновались мы.

Безотказно горящая плита — это значит вовремя приготовленный вкусный обед, это значит благополучие нашего будущего городка. Как же тут не переживать, не беспокоиться?

Шашка вспыхнула, но вскоре погасла. Рыжий еловый сушняк затлел, полоски бересты зашипели. Но где же огонь? Почему растопка не хочет загораться? Мы со страхом переглянулись…

Мы были уверены — Юра воздвиг изумительное инженерное сооружение, и вдруг такое: дрова не горят, воздух в поддувало не проходит, дым в трубу не идет… Словом, нет тяги.

Юра, побледневший, с заострившимся носом, нагибался, дул что есть силы, то открывал, то закрывал дверку поддувала…

— Я говорил — надо было нанять печника-частника, — ворчал Павел Александрович, — он, конечно, содрал бы три шкуры, зато сделал бы — не подкопаешься. А то нашли специалиста — Юрку Овечкина.