Сергей Голицын - Городок сорванцов

Десятый и одиннадцатый отряды не могли вынести такого зрелища. Понурив головы, они ушли с площадки и уселись за кухней на склоне оврага.

Было ясно — искать мундштук вместе со всеми они не пойдут.

Опустив головы, тщательно оглядывая каждый комочек земли, пятьдесят ребят медленно брели по капустному полю. Один из отрядов был послан к парникам, другой — на берег реки, где брали воду. Мы все, кроме десятого и одиннадцатого отрядов, оставшихся в городке, были заняты одним — во что бы то ни стало найти мундштук.

Справа от меня брела по борозде «главный врач» Наташа Толстенкова, слева — одна из «медсестер» — Ирочка Растеньева.

Ирочка была в городке самой слабенькой и маленькой, на работу в колхоз я ее не пускал, купаться она не могла, потому что даже в самую жаркую пору, залезая в воду, дрожала и стучала зубами. Беленькая и худенькая, с огромными растерянными голубыми глазами, она говорила едва слышным, замирающим голоском и напоминала выросшее в темноте бледное растение.

Сегодня Ирочка в первый раз так далеко отошла от городка. Она искренне наслаждалась и даже приплясывала, но искала, по-моему, не очень внимательно.

Наташа и Ирочка двигались по бороздам, переговаривались и мечтали, как они обе вместе найдут мундштук, как все их будут хвалить и поздравлять, как их премируют воблами и они вдосталь нагрызутся сами и угостят других.

Отряды дошли до конца поля, и, не найдя ничего, повернули по тем же бороздам обратно. Смотрели, смотрели, искали, искали, но, увы, без всякого толку. Пришлось нам идти на реку мыть руки и ноги, а оттуда возвращаться в городок на ужин.

Валера позвал нас на площадь Радости, отбивая палкой дробь по кастрюле.

Я вспомнил, как раньше трубил Валера — ведь он был очень хорошим горнистом, в его сигналах всегда чувствовалась романтика, он заставлял бодрее биться сердца…

А сейчас, услышав стукотню палкой по кастрюле, все невольно покатились со смеху и никому не было охоты подчиниться таким противным сигналам.

Валера ходил по улицам городка потерянный и бледный, его шатало из стороны в сторону. Я даже поставил ему градусник, подозревая, уж не заболел ли он от таких переживаний. Но температура у него оказалась нормальной.

На вечернюю линейку, как ни странно, все собрались быстро, думаю, просто из любопытства: уж очень было интересно, как пойдет дальше жизнь в городке. Когда отряды выстроились, Владимир Викторович взобрался на пенек. Он говорил тихо, ни на кого не глядя, словно думал про себя.

— Потерян не только мундштук, — начал он. Потеряна моя давнишняя мечта о полотняном городке. Полотняный городок только тогда может существовать благополучно, когда все его жители будут дружить между собой, будут помогать друг другу. Если потребуется, я сумею заставить слушаться меня, но

приказать вам быть дружными я не смогу. Вы думаете, городок построен, чтобы вам было весело тут жить и чтобы вы стали крепкими и здоровыми? О нет, я мечтал, что здесь — на поляне под соснами, в зеленых палатках, на колхозном поле, под навесом нашей столовой, на линейке, на купанье, у туристского костра — расцветет наша большая и благородная настоящая пионерская дружба. Я мечтал, что эту дружбу мы перенесем на зиму в наши интернатские спальни и классы. Я верил, эта дружба разрастется и дальше, когда вы закончите интернат и разлетитесь во все стороны. Увы, при первом же испытании ваша дружба лопнула, как мыльный пузырь.

Владимир Викторович закончил, обвел глазами застывшие отряды. Ни одна голова не поднялась. Было тихо, тихо. Он посмотрел на часы и. добавил совсем другим, строгим, и твердым голосом:

— Второй закон не отменялся. Через десять секунд идти на реку мыть ноги и руки. Напоминаю, через сорок минут — отбой. Линейка, разойдись!

Через двадцать минут все вернулись с реки и, переговариваясь вполголоса, сели возле своих палаток. К сожалению, я не слышал, о чем совещались старшие ребята. До самого отбоя никто не смеялся, не разговаривал громко.

И когда Валера застучал палкой по кастрюле: «Спать пора! Спать пора!» — все поспешили спрятаться в свои палатки, тщательно застегнув их наглухо.

В городке установилась тишина.

— Тра-та-та! Тра-та-та! — раздалось у меня над ухом.

Я проснулся. Что это? Ах, да — Валера с кастрюлей! Уже утро. Сейчас подъем! Я вскочил, быстро оделся и вышел из палатки.

Тоненький Валера, грустно опустив свой русый хохолок, едва-едва плелся по Туристской улице и вовсю барабанил палкой по кастрюле.

На площади Радости стояли позевывая две девочки из отряда, дежурившего по кухне, и Витя Панкин с сачком в руках. Улицы были безмолвны, точно никакой сигнал к подъему и не раздавался. Владимир Викторович, нахмуренный, вышел из своей палатки.

Прошло семь минут. Через минуту простучит второй сигнал. Я поспешил к Владимиру Викторовичу.

— Послушайте, они не виноваты, — попытался я его убедить. — Они привыкли просыпаться только по сигналу горна; тут хоть из пушки стреляй — никто не проснется. Удары по кастрюле не действуют на их уснувшие мозги.

— А вот я найду способ, как их разбудить! И Владимир Викторович на весь городок стал считать: — Раз, два, три, четыре…

Что тут было! Из палаток послышались испуганные возгласы. Веревочные оттяжки готовы были выскочить вместе с кольями, петли никак не отстегивались, пропавшие тапочки не находились.

Пока Владимир Викторович сосчитал до двенадцати, почти все успели выскочить и, нечесаные, полуголые, побежали на площадь Радости. Впрочем, человек двадцать (все больше ребята десятого и одиннадцатого отрядов) все же опоздали на несколько секунд.

После завтрака пошли на работу. В городке остался только часовой под грибком да дежурный отряд. Воспользовавшись тишиной, я юркнул в свою палатку и взялся за книжку.

Входное полотнище вдруг приоткрылось, и показалась Ирочка Растеньева с букетом васильков. Сегодня она была дежурной «медсестрой».

— Я вам принесла цветочки. Я вас не разбудила? Я вам не нужна? Можно мне пойти погулять? — спрашивала она тоненьким голоском, пристально глядя на меня широко распахнутыми голубыми глазами.

— Можно, можно, — ответил я, — больных нет, в лазарете чисто.

Ирочка исчезла, а я вновь занялся чтением. Книга захватила меня. Прошло, наверно, часа три, как вдруг Ирочка снова явилась предо мной.

— Я нашла! — задыхаясь от счастья, сказала она, улыбнулась своей чудесной солнечной улыбкой и протянула мне руку.

На ладони у нее лежала короткая стальная трубочка — мундштук.