Ким Васин - Сабля атамана

Эркай понуро пошел.

— Братан! — испуганно закричал Яний ему вслед и шагнул из толпы.

— Тихо! Что пищишь? — повернулся к нему капрал.

— Прочь отсюда, сорванец! — выругался староста Аксан.

Эркай, услышав голос Яния, уже в дверях повернулся и крикнул:

— Прощай, братишка!

Солдат втолкнул Эркая в амбар и захлопнул тяжелую, окованную железом дверь.

Толпа зашумела.

— Так мы переловим всех, кто осмелится пристать к злодею самозванцу! — визгливо крикнул в толпу офицер. — Наговорили вам разные смутьяны, будто злодей не самозванец, а настоящий царь Петр Федорович. Никакой он не царь. Да будет ведомо всем вам, что он — беглый каторжник Емелька Пугачев — рваные ноздри, клейменый лоб. Кто будет помогать этому разбойнику или по своей доброй воле уйдет к бунтовщикам, того ждет плеть и виселица! Расходись!

Яний, не зная по-русски, не понял слов офицера, но зато он жадно прислушивался к тихим разговорам мужиков-односельчан.

— Брешет офицеришка! Говорят, у Пугачева нос на месте и лоб не клеймен.

— А правда, что царь Пугачев всем землю дает и от податей освобождает?

— Перед солнцем скажу: истинно так…

— Ишь ты, здорово! И земля даром, и податей нет — живи себе вольной птицей, паши, сей — и все для себя…

Солдаты с ружьями стали теснить мужиков со двора. Те, угрюмо поглядывая на ружья, по одному, по двое выходили на улицу. Дюжий рыжеусый солдат схватил Яния за плечо. Яний рванулся, и клок его ветхой рубахи остался в руках у рыжеусого. Яний, изловчившись, впился зубами солдату в палец.

— Ах ты, стервец! — заорал солдат.

Но Яния уже и след простыл…

Через колючие кусты шиповника, по жгучим зарослям крапивы Яний пробрался к задней стенке амбара, в котором был заперт Эркай.

Толсты стены амбара, сложенные из дубовых, в полтора обхвата бревен. Прочно строился старшина Аксан. Из такого амбара не уйдешь, даже мышь не отыщет в нем щели.

Яний опустился у стены, и жгучие слезы бессильной ярости блеснули в его глазах. Пропал Эркай! Не уйти ему теперь от беды.

Яний заколотил кулаками в стену амбара:

— Эркай! Ты слышишь меня, Эркай?

Из амбара донесся глухой голос:

— Яний, браток, ты?

— Я, я… — прижался к стене Яний.

За стеной Эркай торопливо говорил:

— Беги скорее к деду. Солдаты коней седлают, собираются ехать к омшанику. А там сегодня наши должны собраться. Беги скорее, предупреди деда! Слышишь?

— Слышу!

И Яний, не чувствуя ни рвущих кожу колючек шиповника, ни обжигающей босые ноги крапивы, побежал прочь от амбара…

А в это время на широком дворе старшины Аксана два десятка солдат седлали лошадей.

— Быстрее, быстрее, — торопил их офицер, — надо вовремя захватить бунтовщиков в их гнезде.

Тут же, во дворе, стоял старшина Аксан.

— Где человек, принесший вести о бунтовщиках? — спросил его офицер.

Аксан, низко поклонившись, показал на стоящего рядом марийца в черном кафтане:

— Вот этот человек. Это мой младший брат Исатай. Он вам покажет прямую дорогу к омшанику.

— Ладно, — сказал офицер и вскочил в седло.

Минуту спустя по деревне проскакали всадники. Густая пыль заклубилась на дороге.

Яний уже перешел реку и взобрался на кручу, когда услышал вдали стук копыт и увидел солдат, скачущих к броду. Не о них ли говорил Эркай? Всадники подъехали к реке и, не останавливаясь, ринулись в воду. Вот уже передние, разбрызгивая воду, приблизились к другому берегу.

Испуганно забилось сердце Яния, со всех ног побежал он вперед. Вот и тропинка, ведущая к омшанику. Сейчас будет развилка.

На пне, у развилки дорог, сидел старый Темирбай, острым ножом стругал палочку и поглядывал на дорогу.

— Дедушка! Солдаты! Солдаты сюда скачут! — издали закричал Яний, увидев деда.

— Солдаты?

Темирбай вскочил, побежал, но тут же задохнулся и остановился, поняв, что ему не добежать. Всадники уже взобрались на кручу.

— В омшанике… наши… крикни им… — задыхаясь, проговорил Темирбай.

Яний, сверкая босыми пятками, мчался по тропинке к омшанику. А сзади нарастал топот копыт.

Темирбай, покачнувшись, опустился в зеленую траву и из последних сил крикнул:

— Солдаты! Яний, скорее!

Всадники заметили Яния:

— Эй, малец, стой!

Но Яний бежал изо всех сил и звонким мальчишеским голосом отчаянно кричал:

— Бегите-е! Солда-а-ты!

Ветки хлещут его по лицу, кусты словно нарочно вылезли на дорогу. Но омшаник уже недалеко.

Бу-ун-н-г — неожиданный выстрел пронесся по лесу. Из омшаника выскочили люди в белых кафтанах.

— Эшпат, беги! Солдаты!

Эшпат вскочил на коня, стоявшего у омшаника, хлестнул его плетью, и конь с места в галоп поскакал вдоль опушки. Остальные марийцы побежали в лес. Один из них на мгновение остановился и поднял ружье. Раздался выстрел, и солдат повалился с коня.

Всадники настигли Яния. Со свистом взвился хлыст в руках офицера, и словно огнем обожгло спину мальчика.

— Дедушка-а! — закричал он и упал.

Всадники, обдав его комьями земли, пронеслись мимо.

Эшпат, сжимая в одной руке ружье, в другой — плеть, мчался прямо через луга. В суматохе он потерял шапку, а незастегнутый кафтан развевался по ветру, как крылья. Давно отстала погоня, и стоящую вокруг тишину нарушал только дробный стук копыт его коня, но Эшпат погонял коня и все покрикивал: «Эй-эй!»

Вдали сверкнули огоньки башкирского аула, и вдруг откуда-то, словно из-под земли, показались всадники. Эшпат, оторопев, изо всех сил натянул поводья. Лошадь встала.

Эшпат поднял ружье: «Свои или враги?»

Всадники тоже заметили Эшпата:

— Стой! Кто едет?

В полутьме Эшпат различил лицо переднего всадника — башкира в алой шапке — и, узнав, помахал ружьем над головой:

— Айт!

— Откуда едешь? Куда спешишь? — подъехав к Эшпату, спросил Айт.

— К тебе за помощью. В нашей деревне солдаты.

— Знаю. Я сам со своей сотней к вам скачу. Ну, что там?

— Надо спешить. Эркая заперли в амбаре. И про нас проведали. Сейчас солдаты у Темирбая в омшанике.

— Никого нет. Все ушли, — доложил рослый капрал, вытянувшись перед офицером.

Офицер был взбешен. Его лицо побагровело от злости, гневно затопорщились усы, и, казалось, так же гневно качнулись перья на треуголке.

— Вот поймали старика, предупредившего бунтовщиков, — продолжал капрал.

Солдаты подвели Темирбая к офицеру. Руки старика были связаны назади крепкой веревкой, рубашка разорвана, и сквозь дыры виднелись страшные красные и синие полосы — следы плетей. Все лицо Темирбая было в кровоподтеках, и из уголка рта, прячась в растрепанной бороде, текла алая струйка крови.