Александр Валевский - Весь в отца

Павлуше живо припомнилась эта комическая сценка, и он, совсем некстати, фыркнул.

Вожатый с укором посмотрел на него и, вздохнув, сказал:

— Да что там! Напрасный разговор! Разве вы что-нибудь понимаете? Сам-то ты такой же… тюлень. Ну, ладно… что нового в отряде? Почему Даманский вчера не был на беседе?

— Не мог… — ответил Павлуша. — У него вчера дядя приехал.

— Что? — ошалело спросил вожатый. — Какой такой дядя?

— Из экспедиции…

— Так… — По лицу вожатого скользнула ядовитая усмешка. — Задержи-ка, председатель, весь отряд после уроков минут на пятнадцать-двадцать. И чтобы никто не ушёл. Под твою ответственность. Понятно? Я ему покажу дядю из экспедиции!

Первая часть сбора протекала как обычно. Председатель совета отряда, мобилизовав звеньевых, бдительно охранял выход, чтобы никто не удрал. Вожатый Митя в получасовой речи подверг обстоятельному критическому разбору поступок Даманского, строго осудив его поведение как не достойное пионера. А тем временем в классе зевали, чихали и кашляли, хихикали, вели разговоры, стучали ногами. «Музыкальный эксцентрик» уже перебирал пальцами толстые губы, наигрывая замысловатый мотив. «Внук Обломова» с трудом приоткрывал слипающиеся глаза и осоловело поглядывал на портфель, мечтая о том, как бы незаметно склонить на него свою отяжелевшую голову.

Наконец слово предоставили Даманскому.

— Конечно, нехорошо, что я не пришёл, — скучным голосом сказал он. — Но понимаете, как было дело… Дядюшку никто не ждал. Я уже в дверях стою — бежать на беседу. Тут вдруг дядя Федя. Из экспедиции. Загорелый, как индеец. Он в Каракумах был полгода. «Я тебе, — говорит, — Андрюха, ящериц каракумских привёз». Я спрашиваю: «Живые?» Он говорит: «Живые!» И ящик открыл. А там…

В классе наступила полная тишина.

— …там шесть штук: зелёные, голубые, золотистые…

— Принеси посмотреть! — выкрикнул кто-то.

И сразу несколько голосов спросили:

— А прийти домой к тебе можно, а? Посмотреть бы! Сегодня, а?

— Можно! — обрадовался Даманский. — Ну вот… Потом, значит, дядя Федя стал рассказывать, а я заслушался — ну и забыл про беседу. Очень интересно было!

— О чём рассказывал-то? Расскажи! — оживлённо загудели ребята.

— Ну вот, например, шли они по пескам, где нога верблюда никогда не ступала. В это время метеорологи и синоптики с мыса Тахиа-Таш сводку по радио дают о том, что песчаная буря на них идёт. Страшнейшая! И вот налетел самум… Но они не растерялись, спустились в древнее русло реки Узбой. Нашли в откосах берега пещеру. А кругом темным-темно. Песчаная стена солнце закрыла. Как затмение, даже хуже…

Класс не дышал. Все сидели, не отрывая глаз от лица Даманского. Ребята, с увлечением следя за рассказом, то сурово и напряжённо хмурили брови, то с весёлым недоумением пожимали плечами, то вдруг удовлетворённо расплывались в улыбках. «Внук Обломова» проснулся. Глаза у него поблёскивали от оживления. «Музыкальный эксцентрик» уронил пальцы на толстую нижнюю губу, да так и застыл, словно забыл, что можно сыграть весёлый мотивчик. А Даманский рассказывал уже о древних колодцах, разрушенных городищах, о занесённой песками крепости Тамерлана, о том, какую плотину строят на Аму-Дарье и каким будет Каракумское море. А когда он вытащил из портфеля пачку фотографий, привезённых дядей, все сорвались со своих мест и обступили его так тесно, что Андрюше пришлось вскочить на парту.

— Ребята, не торопитесь, — кричал он. — У меня дома ещё много снимков есть, все увидят! Пошли ко мне!

— Айда! — закричали ребята. — Идём!

И всё пришло в движение. Оглушительно застучали крышки парт. «Внук Обломова», живо подхватив свой портфель, первым протиснулся к двери. За ним и остальные ребята поспешно выскочили в коридор.

Вожатый Митя остался в классе один…

Если вы когда-нибудь побываете на футбольном состязании и услышите отчаянный крик: «Судью на мыло!», а вслед за этим душераздирающий свист, — знайте, что на трибуне стадиона присутствует главный болельщик — Лёня Заводилов. Без него не обходится ни одно большое состязание.

Но Лёня не только болельщик. Он и футболист — центр нападения, девятка. Его познания в этом виде спорта так широки и многообразны, что простираются до самых ветхих страниц истории. Он знает наперечёт всех игроков от зарождения первой футбольной команды до наших дней. Разбуди его в три часа ночи и спроси: «Лёня! В каком году последний раз сборная СССР играла со сборной Уругвая?» — он назовёт точно не только день, но и счёт, с которым закончилась игра, и составы обеих команд вместе с запасными игроками.

Отличие «дубль вэ» от игры «пять в линию» ему также понятно и ясно, как таблица умножения. Может быть, даже лучше! Он способен заметить «положение вне игры» или пресловутую роковую «руку» там, где её не видит даже бдительный и зоркий глаз судьи всесоюзной категории. Ему известны профессиональные приёмы, стиль и привычки каждого игрока и мельчайшие факты его спортивной и личной биографии. Он знает о прославленных братьях Дементьевых или о знаменитом бразильце Пеле больше, чем они сами знают о себе. Вся литература, какая только существует по футболу — от сухих справочников, правил и календарей до беллетристики, — имеется в личной библиотеке Лёни Заводилова. Он коллекционирует всё, что связано с футболом. У него есть кусок шнурка от бутсы самого Валентина Иванова, палец от перчатки Яшина, оторванный в тот момент, когда выдающийся вратарь отражал крученый мяч Лобановского. У Лёни есть старая кепка Игоря Нетто и личное письмо дедушки русского футбола Михаила Бутусова, адресованное Батыреву, касающееся тактики предстоящего матча Ленинград — Стамбул в 1926 году.

Вне школы Лёня не расставался с мячом. Только стихийное бедствие могло загнать его со двора в комнату, но и там он продолжал катать по полу мяч, тренироваться на обводках, финтах, срезках, ударах на подъём, низом и т. д. и т. п.

Если бы всю эту силу любви и знаний, вдохновения и энергии применить к учёбе, Лёня давно стал бы отличником. Но, увы, он считал, что из всех древних и современных историй хороша только история футбола; что же касается геометрических форм, то они исчерпываются округлостью мяча и прямоугольником футбольного поля: 110 X 75. Остальные предметы, как например физика, зоологи я, русский язык, не имеют к футболу никакого отношения и не способны «изменить счёт в игре». Поэтому в тетрадях, дневнике и ведомости оценки знаний и поведения всё чаще стали появляться предательские цифры 2 и 3. Первую, по футбольной терминологии, Лёня именовал словом «сухая», вторую — более успокоительно: «ничья».