Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

Пышта вспомнил пузырёк с каплями. Дед просил: «Неси поскорей, внучек, сердце пошаливает». И Пышта приносил. Но часто Майка успевала раньше Пышты и сердилась: «Тебя сто раз попроси, пока ты сдвинешься!..» Наверно, тогда тоже не считается?

Ура! Он нашёл рельсы в лесу! И звёздочка заняла первое место!.. Да… Зато когда одна тётенька дала ему железяку, он припрятал её под лестницей — сделать интересное для себя. Девчонки её нашли и сунули в общий мешок, чтоб для заводов, чтоб для страны. Но всё-таки, наверно, тоже не считается…

Ничего он не может вспомнить. Ничего. Как же так? Он всегда считал себя очень нужным, очень хорошим человеком…

Фёдор стругает палочку и вдруг слышит непонятные звуки: «Пшт… пшт…» и тоненькое, жалобное: «И-и-и-и…»

— Ты что, Пышта?

Он разнял прижатые к лицу Пыштины кулаки, увидал красный нос и мокрые щёки:

— Ты, никак, плачешь?

— Пышто я стараюсь-стараюсь… и ничего не могу-у… — И Пышта заплакал ещё горше. — А колодец я ещё не умею… А змея мне ещё не попалась…

Фёдор сгрёб его в охапку, и, хотя Пышта уже ученик второго класса, усадил к себе на колени, и обнял покрепче.

— Ладно, Пышта, не старайся. Всё равно нельзя вспомнить то, чего не было. Давай начнём жить сначала. Давай делать хорошее. Давай стараться быть похожими на настоящих людей… Ну, выше нос!

Пышта поднял к Фёдору покрасневший нос. На кончике висела слеза. И Фёдор улыбнулся Пыште. И Пышта улыбнулся Фёдору. И обхватил его крепкую шею руками, и заговорил быстро-быстро в самое ухо:

— А дерево я посажу сегодня. Для всех людей. Пышто у меня как раз есть подходящая косточка. Черносливовая. Годится?

— Годится! — ответил Фёдор. Правда, он не знал, что косточка из компота. А Пышта не знал, что из варёных косточек деревья не вырастают. — Валяй сажай! — сказал Фёдор и своим красивым, белым, глаженым платком высморкал Пыштин нос.

— Пышта, напиши маме! — сказала Майка.

— Не могу, пышто на ходу трясёт! — Пышта не любит писать.

— Хорошо, пока обдумай всё, что расскажешь маме в письме…

Пышта думает. Он сидит рядом с Фёдором. Скоро вечер. Автобус бежит навстречу темноте. Он зажёг фары и перемигивается со встречными машинами. Чтоб не ослеплять друг друга, шофёры выключают фары, остаются только узенькие подфарки, и кажется, что машины жмурятся, как кошки.

Про это обязательно надо рассказать маме. Никогда ещё Пышта не видал столько машин, сколько пробежало за сутки мимо окон автобуса. Кузова их плотно затянуты брезентом, там укрыто зерно, чтобы ветром его не сдуло на большой скорости. В ящиках едут яблоки, едут огурцы, подрагивая зелёными макушечками. И покряхтывают, осторожно погромыхивают в кузовах бочки; может, в них сидят красные помидорчики, которые любит Пышта…

— Что везут? Что везут? Что везут? — целый день спрашивал Пышта.

Владик сказал:

— Всё, что везут, называется одним словом: УРОЖАЙ…

…Мама, везут урожай. Наверно, самому огромному великану, у которого миллион миллионов зубов, не разжевать, не проглотить всех морковок, всех кочерыжек, всех огурчиков, которые проехали по дороге сегодня.

Навстречу автобусу бежит серый асфальт. Пролетают потемневшие деревья, посёлки. В домах — первые огоньки. Над полями в небе ещё горят раскалённые облачка.

…Мама, самое главное надо тебе рассказать. Мы все, Непроходимимы, останавливались сегодня в колхозе «Первомайском». Ходили по колхозному саду; шли, шли, ноги устали, а сад не кончился, он до самого горизонта.

Мама, а яблоки, груши и сливы из этого сада уже давно сняты, уехали в поездах и в самолётах улетели в разные города. И даже на дрейфующей льдине в Ледовитом океане сейчас едят эти яблоки.

А мне дали яблоко с красным боком и грушу с твёрдым хвостиком. И ещё я тебе напишу в письме про птичью ферму. Это такие длинные дома с окошками, на окошках сидят куры. Не все, конечно, а те, которые любят смотреть на улицу.

Куры там все белые и все разговаривают вместе, поэтому там страшный шум. Когда мы проходили по их помещению, они все вместе поворачивали шеи и спрашивали: «Кто-кто-кто? Куда-а, куда-а?»

А птичница Зина сказала, что они совсем не то говорят, а спрашивают у заведующей фермой: «Когда-когда-когда-а-а хорошие корма дадут?»

А потом прибежала одна девчонка и закричала:

«Где завфермой? Скорей! Там утята прилетели!»

Я не знал, что утята умеют летать, у них же такие короткие крылышки! Мы тоже пошли посмотреть. Оказалось, они прилетели не на крылышках, а на самолёте, в ящиках. Ящики раскрыли. Смешные утята: растопырили крохотные крылышки и побежали вперевалку. Теперь их будут на ферме откармливать. Мне хотели одного подарить, но Майка сказала: «Где его держать? Мы в автобусе его намучаем». И не взяли.

Мы там с Женей всё хозяйство на киноплёнку снимали. Он снимал, а я крышечку чёрненькую от аппарата держал. Женя сказал: «Всюду будем показывать, как первомайцы работают, чтоб у них учились».

Мама, там всходы на поле такие густые и зелёные, что я даже забыл, что осень. Как будто зелёная меховая шкура, нигде земля не просвечивает. Даже хочется погладить. Мне позволили выдернуть один росток, чтоб я увидал, как он растёт из зерна. Но уже никакого зерна там нет, оно уже все силы отдало стебельку, и листьям, и корешкам. А летом каждый росток станет колосом, а в колосе сложатся семена, а осенью их посеют, из них опять вырастут ростки и семена… Мамочка, ответь мне, пожалуйста, в письме: как сделалось самое первое зёрнышко, и ещё кто родил самую первую кошку? Я Майку спрашивал, она сказала: «Отвяжись с глупостями, некогда!»

Мама, а коровам в коровнике их коровий обед возят в висячих вагонетках по рельсовой подвесной дороге. А мне дяденька-дояр позволил, и я прокатился в такой вагонетке и чуть не вывалился, но всё-таки нет. А коров там много, их доят не как у нас соседка Люба, не руками, а электрической доилкой. Потом приехала длинная машина-молоковоз, всосала молоко в свою огромную бочку и увезла. А потом мы выступали в клубе. А наш Фёдор рассказывал про всякие машины. И про шахту. Он раньше в шахте работал. У него дед шахтёр и отец.

Мама, я Фёдора люблю. Он мой самый первый друг. Он уже совсем взрослый, нашей Майки на шесть лет старше, и у него борода. А Майка вредная, дразнит его из-за бороды. Он со мной занимается арифметикой, а Владик и Женя — русским письменным. А с Майкой мы не занимаемся, потому что сразу начинаем спорить… Мама, завтра мы уже приедем в районный центр Прудки…

Так Пышта в уме сочиняет маме письмо. В автобусе зажглись яркие лампы на потолке. А за окнами, над полями, ещё держится неясный, грустный свет. А может, потому он грустный, что Пыште очень захотелось увидеть маму? Где-то она ходит по горам в своей экспедиции? А он тут едет. Много земли и неба между ним и его мамой. Лучше не глядеть в окошко на тёмные поля, лучше глядеть на всё в автобусе.