Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

Тетя Соня с усилием поднялась, держась за поясницу. Ее блекло-голубые глаза растерянно помаргивали за толстыми стеклами очков. Казалось, она вот-вот расплачется.

— Ну, завтра зайду, завтра! — мотнула головой Эра.

Тетя Соня виновато посмотрела на Эру, суетливо огладила юбку и бочком вышла из комнаты, ничего не ответив.

Мурашов не позвонил. Эра не удивилась, не увидев его и на уроках. Все посматривали на сумку Мурашова, которую Эра притащила в школу, однако никто ни о чем не спросил, словно бы ничего не произошло. Похоже, для них именно так оно и было: ничего не случилось. Маргарита Викторовна тоже не пришла — русский заменили физикой.

Время тянулось бесконечно. Еле досидев до конца шестого урока, Эра вскочила, собираясь бежать, однако в двери возникла математичка и, отыскав Эру взглядом, объявила:

— Всех, кто занят в подготовке вечера, прошу в актовый зал! Генеральная репетиция.

Все восьмые готовили общешкольный вечер занимательной математики, и Эра была ведущей. Отпрашиваться, разумеется, было бесполезно.

Битых два часа Эра с деревянной улыбкой выходила на сцену, острила, шутила, объявляла номера, загадывала загадки, вручала не существующим пока победителям призы, а под занавес в качестве участницы математического квартета пела математические частушки.

Математичка то и дело останавливала ее, хлопая в ладоши:

— Больше жизни! Больше огня! Где твой апломб? Где улыбка?

Поняв, наконец, что большего апломба от Эры сегодня уже не добиться, математичка в последний раз прогнала сценарий вечера с начала до конца, уже не останавливая, и распустила всех по домам.

Выйдя из школы, Эра остановилась в досадливом раздумье. Скорей всего, сегодня она опять не успеет зайти к Валерию Павловичу. Значит, вечером ее снова ждут жалкие тети Сонины слова и ее потерянный взгляд. Все это было так странно, так не похоже на тетушку, а главное, так некстати. Отчего-то тетя предпочитала препоручить это Эре, вместо того чтобы набрать номер телефона и спокойно объясниться. «Мне-то не трудно, — подумала Эра, — но только позже, не теперь…» Она тряхнула головой и пошла к остановке трамвая.

Эре сразу бросились в глаза окна его квартиры — они были ярко освещены. Когда Эра позвонила, все приготовленные слова вдруг вылетели у нее из головы, а в горле пересохло.

Все произошло в считанные секунды. Дверь распахнулась, мелькнуло искаженное яростью лицо Мурашова, затем он хряснул дверью с такой силой, что, казалось, она лишь чудом не сорвалась с петель.

Эра оцепенело постояла у двери и побрела вниз. В противоположном конце двора был вкопан дощатый стол и две скамейки; Эра стала, опершись о спинку скамьи, и принялась смотреть на его окна. Против ожидания, за окном словно бы шла какая-то бурная жизнь: мелькали тени, гас и снова зажигался свет… Эра влезла на стол. Ни штор, ни занавесок на окнах не было.

В правом углу мелькнул что-то с ожесточением говоривший Мурашов; затем опасливо, бочком комнату пересек мужской силуэт; снова, жестикулируя, заметался по комнате Мурашов. Мужчина подошел к окну, раскуривая сигарету, и, открыв форточку, стал выпускать в нее дым. Эра разглядела лицо с выражением плаксивой злости, темные провалы глаз, вялый, безвольный рот. Казалось, он глядел прямо на нее — Эра даже пригнулась, однако, швырнув не погасшую сигарету в форточку, мужчина отошел от окна.

Эра давно уже потеряла счет времени. Сколько она вот так простояла час, два? А может, не более получаса?.. Кажется, она разобралась в том, что происходило за окнами второго этажа: Мурашов что-то доказывал, втолковывал отцу, наскакивал на него снова и снова, ощерясь, словно загнанный в угол звереныш, — тот огрызался в унылом ожесточении.

В какой-то миг на кухне зажегся свет, слабо послышался звон разбитого стекла. Затем яркий свет в комнате погас и окно засветилось голубоватым: заработал телевизор. У кухонного окна возник Мурашов. Он неподвижно стоял, прислонившись лбом к оконному стеклу. Затем он придвинулся к стеклу, заслоняясь рукой от света, и стал вглядываться в темноту. Эра спрыгнула с пошатнувшегося стола, схватила обе сумки и бросилась к деревьям.

Она думала: стоять нет никакого смысла, — и, однако же, не двигалась с места. Капюшон куртки почти сполз у нее с головы, косо лепил мокрый снег с дождем, и пряди волос жалкими сосульками свисали по обеим сторонам ее лица.

Но вот она вздрогнула и сделала шаг: из подъезда появился Мурашов и быстро зашагал прочь, горбясь и спрятав руки в карманах.

— Мурашов! — крикнула она тающей в темноте фигуре. — Игорь! Обожди!

Скользя, она бросилась следом. Мурашов остановился и стал ждать ее, все так же горбясь и не вынимая рук из карманов. Она тоже остановилась, не добежав несколько шагов, и почему-то не могла выдавить из себя ни звука. Молчал и он.

— Врезать тебе, что ли? — кашлянув, спросил Мурашов.

— Врежь. — Она шагнула к нему и вытянула шею.

— Руки пачкать жалко.

Он сплюнул ей под ноги и зашагал совсем в другую сторону. Она знала почему: ему просто некуда было идти.

Эра проследила за тающей в темноте фигурой Мурашова и подумала: вот и все… Однако это было еще не все. В руках у нее была сумка Мурашова, и ее нужно отдать.

Звонить не потребовалось: Эра толкнула полуоткрытую дверь и вошла. Телевизор, действительно, был включен. В кресле, разбросав длинные ноги, сидел тот самый мужчина. Кажется, он дремал.

Эра поставила сумку у двери и сказала:

— Извините. Я сумку Игоря принесла.

Мужчина вздрогнул и открыл глаза, вглядываясь в Эру.

— Ага… понимаю. Игорешкина подружка… кгм!.. Что-то говорил он такое, вспоминаю. Прошу к нашему шалашу.

Он вскочил, раскланиваясь с жалким фанфаронством. Он был до ужаса похож на Мурашова: те же темные глаза, прямой нос, та же усмешка одним уголком рта. Но только это был внезапно постаревший на много лет Мурашов, и это было страшно, как в кошмаре.

С улыбкой, которую вполне можно было бы назвать обаятельной, если б не резкие морщины на изможденном лице и потухший взгляд, отец Мурашова приятным, хотя и слегка сиповатым голосом предложил Эре сесть, пододвинув стул изящно отделанным жестом.

Эра смотрела на этого человека, которого необходимо было сию вот секунду заклеймить, пригвоздить, припечатать к позорному столбу, и опять не находила слов.

— До свидания, — только и нашлась она сказать, пятясь в прихожую.

— Как? Уже уходите? — воскликнул он, одарив Эру улыбкой.

С беспокойством радушного хозяина он бросился вслед за ней и включил в прихожей свет.

Прозрачный ручей вытекал из кухни и пересекал прихожую, разливаясь лужицей у стоптанных комнатных тапок; Эра заглянула в открытую кухонную дверь, и в носу у нее защипало от резкого запаха. Она увидела груду разбитого стекла у раковины и три бутылочных горлышка. Эра повесила сумку на ручку двери, взяла огрызок веника и принялась сметать стекло.