Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша

Это объяснение Жолт услышал как-то от Керекеша и поверил каждому слову.

Готовясь к встрече с матерью, Жолт всегда волновался и одновременно радовался: они так душевно, с таким удовольствием болтали друг с другом часок-другой. Потом мама вдруг умолкала. Она утомлялась. Она всегда очень быстро утомлялась, в этом была ее беда.

Когда в прихожей они обнялись, сын испытующе заглянул в лицо матери, но ничего на нем не прочел.

Магда-один была очень красива. Белое трикотажное прямое и очень свободное платье удачно скрывало ее худобу; на бледном выпуклом лбу под большим темным узлом волос едва заметно проступала вертикальная тоненькая морщинка; продолговатое матовое лицо освещала привычная радостная улыбка. Даже в глазах Жолт не заметил предательского влажного блеска и поэтому быстро определил, что мама действительно рада встрече, хотя на Зебулона поглядывает с некоторой боязнью.

— Его не надо бояться, мамочка, — сказал Жолт.

— Я не боюсь, — сказала она, не испытывая при этом к Зебулону никакого расположения. — Как поживаешь, песик?

— Поздоровайся, Зебулон! — приказал Жолт.

Зебулон тявкнул.

Мать вздрогнула от его трубного голоса, потом похвалила щенка за ум.

Они прошли в комнату, тесно заставленную мебелью и слегка пахнувшую пылью, и Жолт, примостившись в кресле, стал рассказывать о горе Шаш, о собачьих драках, в которых участвовал Зебулон. Рассказывал, зная, что мать это ни капли не интересует. Тем не менее она внимательно слушала либо делала вид, что слушает, и тем временем обслуживала Жолта, как заправская официантка. Она принесла холодное жаркое, хрен, апельсиновый сок. Жолт ел неохотно, но сока выпил два стакана.

Мать говорила о своих учениках. Изредка Жолт у нее их встречал. К ней ходил разный интересный народ, в основном студенты — русские, вьетнамцы, арабы. Мать учила их венгерскому языку. Среди учеников был один сириец, Хаса?н. Он приезжал в огромнейшем «мерседесе», денег у него была куча, и этому удивляться не приходилось, потому что отец Хасана был какой-то эмир и будто бы имел восемь жен. Последнее обстоятельство Жолта особенно забавляло, и положению Хасана он ничуть не завидовал — восемь мамочек все-таки многовато.

Мать сообщила новость: Хасан собрался жениться на венгерке, эмир поэтому страшно разгневан и грозит отречься от сына. А Хасану придется продать «мерседес»!

Потом Жолт увидел, как веки матери стали медленно опускаться. Он вытащил табель:

— Спокойно, мамочка, меня перетащили в восьмой. Надеюсь, эта новость тебя обрадует.

Мать в замешательстве просматривала отметки.

— По-моему, Жолти, в будущем тебе следует приносить табель получше.

— Лучше этого?

— Ты ведь шутишь, мой мальчик. Я уверена, что…

— Мамочка, я ничего не знаю и не умею.

— А что ты хотел бы уметь?

— Например, играть на гитаре…

— Хорошо, я поговорю с папой.

— Не говори. Я не хочу играть на гитаре.

— Но ты ведь только что сказал…

— Я сказал просто так.

— Не тревожься, милый. В конце концов и у тебя появится к чему-то влечение.

— Когда?

— Мне почему-то кажется, когда ты станешь взрослым, мой мальчик, то будешь заниматься людьми. А сейчас не ломай над этим голову… Значит, ты не хочешь гитару?

— Зачем она мне? Играть же я не умею.

— Научишься, раз есть желание…

— Нет у меня никакого желания.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Жолт прекрасно знал, что мать совсем не догадывается, о чем он ей говорит, да и говорил он совсем не то, что хотел.

Когда зазвенел дверной звонок, оба с облегчением встали. Зебулон свирепо залаял.

На улице, пристегивая к ошейнику поводок, Жолт пристально вглядывался в карие внимательные глаза Зебулона.

— Вот мы и здесь побывали, Зебулон. А лучше всего, если хочешь знать, нам жилось бы в дремучем лесу. Завели бы с тобой еще собак. Не пугайся, ты ведь сразу родился умницей. Пойнтеры прирожденные умницы… так сказал главный Начальник. Для меня ты всегда будешь собакой номер один, Зебулон!

Внезапно грудь Жолта стеснила странная неловкость, и язык словно стал чужим; какое-то время он еще говорил, обращаясь к собаке и опять удивляясь, с каким старанием, не дыша, Зебулон силится понять его слова.

В конце концов Жолту сделалось его жалко.

— Ну, пошли! — сказал он.

Зебулон с благодарностью затопал лапами и тихонечко завизжал.

— Только это ему и понятно. Ну ладно, пошли, глупый козел! — пробормотал Жолт презрительно и отвернулся.

…На горе Шаш, отдавая собаке приказы, Жолту пришлось кричать, хотя давалось ему это с трудом. Как было бы хорошо, если б Зебулон повиновался немым приказаниям! Но на дрессировочной площадке такие команды все равно бы не засчитали.

Надо было кричать во все горло, потому что кричали все. «Стоять! Вперед! К ноге! Сидеть! Барьер! Ты что, не видишь: барьер! Пошли!» Доберман замедлил бег и обогнул железное кольцо. Фри?деш вытянул его хлыстом, и доберман щелкнул зубами. Вот псих: прыгнул на собственного хозяина. Фридеш заорал и сделался пунцовым, как мак. Казалось, пунцовыми стали даже глаза и словно пунцовый пот стекал по лицу в три ручья. Доберман исподлобья поглядел на хозяина, легко прыгнул и получил поцелуй во влажный черный нос.

Другой доберман, Сулиман, сурово сознавая свой долг, работал с поноской. Быстроту его действий можно было измерить секундомером. Взяв поноску, он важно трусил назад, прикидывал место, куда присесть, и в тот же миг ее отдавал. Чаба был очень доволен.

Ольга в красных тренировочных брюках и белой кофте работала с Кристи. Пестрая немецкая овчарка с блестящими глазами стерегла носовой платок. Беда была в том, что Кристи стерегла его слишком усердно: она не только ворчала на подходившего к платку человека, но тут же его хватала. Тренировать Кристи означало непрестанно подвергаться опасности. Поэтому, когда Ольга подзывала кого-нибудь из ребят, они, усмехаясь, чуть застенчиво говорили: «Мне что-то не хочется идти сегодня к врачу».

— Что делать? — вконец расстроенная, спросила Ольга у Чабы. — Наказать?

— Не надо. Она поумнеет. Попробуем сделать обманный жест. Руками.

Но Кристи совсем не интересовали руки, она бросилась на ноги Чабы, промахнулась, и руки хлопнули ее по голове. Тогда Кристи, хрипя, отступила и остановилась возле платка. На губах Чабы играла настороженная улыбка.

Потом он и Ольга стали советоваться.

Чаба обнял ее за плечи, и смотреть на них Жолту было не очень приятно.

Зебулон в нерешительности остановился у перекладины и с тревогой дожидался команды. Когда она прозвучала, пес, прикидывая длину разбега, замешкался и прыгнуть решился с трудом. Он опасался за свои длинные ноги и старался как можно скорее забыть про недавний ушиб.