Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша

Один из разделов статьи был посвящен английскому врачу Эдварду Дже?ннеру, открывшему противооспенную вакцину. Дженнер был исключительно наблюдательный человек. Когда он был еще сельским врачом, он обратил внимание на то, что люди, заразившиеся коровьей оспой, натуральной, человеческой не болеют. У женщин, которые ухаживали за коровами, на руках появлялись лишь оспенные пузырьки и изредка совсем легкое недомогание. После длительных наблюдений, сопоставлений, исследований Дженнер пришел постепенно к выводу, что, если человека искусственно заразить коровьей оспой, его можно иммунизировать. Так он и сделал. И сейчас от оспы защищаются этим же способом. Умница Эдвард Дженнер!

Жолт пришел в восхищение. Ну конечно, главное — наблюдать! Наблюдать, и, если тебе хоть капельку повезет, ты откроешь замечательные вещи. Есть ведь целая куча болезней, которые еще никто не умеет лечить.

Больной умирает, а врач находит этому утонченное выражение: больной экзитировал. Иными словами, ушел. А Эдвард Дженнер… Вдруг у Жолта возникло странное ощущение, будто Дженнера он откуда-то уже знает. Вот Дженнер наклонился над микроскопом, смотрит, и на пластине ему открывается пестрый фантастический мир, красные озера, по глади которых плывет цветок с бело-желтыми лепестками, а глубже, в кратере, серебром сверкает вода; Дженнер выпрямился и кулаком рассек воздух; он страшно рад, потому что первый в мире увидел серебряную воду, и эта серебряная вода прекрасно послужит людям… Но дальше Жолт грезить уже не мог, с самого начала он чувствовал в именах какую-то путаницу, во сне ему виделся вовсе не Дженнер, а Повер, то есть во сне его, Жолта, звали Повером, а когда он проснулся, то не знал, как быть: радоваться ли, что он больше не Повер, а Жолт, или наоборот.

— Бред какой-то! — пробормотал с досадой Жолт и постарался переключиться на что-нибудь более приятное.

Было очень интересно думать о том, какие, например, мысли роятся в мозгу у собаки и как это она заранее догадывается, пойдут ли они на прогулку или за дровами в подвал. И еще: каким образом Зебулону передается его беспокойство.

Он только хотел позвать Зебулона, как вдруг в голове его раздался звук, похожий на треск. Жолт точно знал, что этот звук означает, но действовать времени уже не было.

Керекеш вошел без стука и заговорил непринужденным тоном, словно разговор был прерван совсем недавно:

— Почему ты отказался от ужина?

— Я ужинал, — сказал Жолт и с робостью ощутил, как язык его снова становится чужим.

— Беата сказала, что ты лег спать.

Керекеш показал на тахту, хотя жест не имел ни малейшего смысла. Затем он подсел к столу, вертя в руках блокнот.

— Ты был на горе Шаш? — наконец спросил он.

— Да.

— Каковы успехи пойнтера?

Лицо Жолта оживилось, он открыл уже рот, чтоб ответить, но тут губы его сами собой сомкнулись, и он несколько раз молча сглотнул.

Керекеш заметил эти судорожные глотательные движения, но объяснил их по-своему.

— Ты никогда не бывал со мной особенно разговорчив.

Жолт, отвернувшись, упрямо смотрел на штору.

Керекеш встал из-за стола, лег на тахту и закинул руки за голову. Жолт неловко повернулся к нему лицом.

— Может быть, ты обижен, что я теперь мало тобой занимаюсь? Говорят, что виноват в этом я. Не спорю, возможно. Но как бы то ни было, радостей ты мне доставляешь немного. Мы взаимно друг в друге разочарованы. Правда, Жолт?

Мальчик изо всех сил глотал.

— Ты лишился дара речи?

— Я не разочарован… разочарован…

Жолт, помертвев, почувствовал всю неуместность этого повторения.

Керекеш не утратил самообладания и ничем своих чувств не выдал. У него лишь потемнело лицо, и он заставил себя смотреть в потолок.

— Повтори!

— Я не разочарован, — совсем четко выговорил Жолт.

Но Керекеш слышал все. Он слышал в начале слова усилие, похожее на стон; в душе его воскресли страшные воспоминания, и в ушах, словно эхо, назойливо зазвучали какие-то стишки: «Шумят леса, летят…» Господи, что летит? Он хотел прийти к определенному выводу. Во что бы то ни стало внести ясность и узнать все до конца. Он приподнялся на локте:

— Жолт! Посмотри на меня секунду!

Губы у Жолта задергались. Зрачки расширились и стали огромными. Глаза теперь казались черными бездонными провалами.

— Я хотел поговорить с тобой о своих планах на лето, — сказал Керекеш. — Но ты, как видно, устал. Утром поговорим.

Глядя поверх головы сына и сутулясь, он медленно направился к двери. Когда он обернулся, взгляд у него был пронзительный и полный решимости. В памяти неожиданно всплыл точный ритмический текст.

— «Шумят леса, гудят машины и бьются юные сердца», — сказал он. — Ты это помнишь?

Жолт отшатнулся так, будто получил пощечину. Он сделал большие глаза и с притворным удивлением отрицательно мотнул головой.

— Ну, неважно. Повторяй за мной, — тихо, уговаривая, сказал Керекеш. — Повторяй за мной, Жолт: «Шумят леса, гудят машины…» Повторяй же за мной!

Губы Жолта искривились.

— Оставь меня… папа… оставь! — опустив низко голову, глухо простонал он.

У Керекеша на мгновение исказилось лицо, но тут же приняло обычное выражение, и, вздохом смягчив укол в самую грудь, он спросил:

— Почему ты хочешь, чтобы я тебя оставил, Жолт?

И снова спросил, очень бдительно и со страхом ожидая ответа.

— Потому что я… потому что я… не могу с тобой… не могу… — По лицу Жолта текли слезы, плечи тряслись, но все-таки он еще раз попробовал что-то сказать: — Не могу… могу раз… разговаривать.

Керекеш подошел к сыну и прижался лбом к его голове.

— Ничего страшного, старина! Страшного ничего, — сказал он в смятении.

Он похлопал мальчика по плечу и поспешно вышел.

Медленно, ощупью он прошел через холл и в нерешительности остановился у двери кабинета. Он слышал, как простучали по полу лапы Зебулона, затем почувствовал его мягкое прикосновение к своему колену.

Потом он вошел в кабинет. Магда оторвала взгляд от книги.

— С мальчиком, наверное, не все благополучно? — спросила она.

— Мне кажется, случилось худшее, — сказал Керекеш и дрожащими руками закурил сигарету. — Возобновилось заикание.

В тишине, наполненной ужасом, они оба чего-то ждали, читая в глазах друг друга панику.

— Знаешь, этот свистящий звук… я догадывалась, что…

— Да… нет, — сказал Керекеш.

Он выдвинул ящик стола и достал седуксен.

— Пойди к нему. Пусть он примет таблетку… нет, лучше две. С водой.

Магда поспешно вышла.

Керекеш снял телефонную трубку. Набрал номер. Пока в трубке раздавались гудки, глаза его, полные муки, растерянно блуждали по комнате, словно он не мог понять, как здесь очутился и что вообще произошло. «Этого еще не хватало», — повторял оп про себя, как оглушенный.