Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша

— Барьер! — крикнул Жолт. — Давай, Зебу! Барьер! Гон, барьер!

Жолт страшно устал. Но, не сознавая усталости, продолжал что есть сил кричать, до хрипоты, до слез, от которых у него порой рябило в глазах. Ему было жаль Зебулона, так как он чувствовал, что пес прав и незачем его понукать: ведь ясно же, через день-два он прыгнет прекрасно сам, ибо накопленная уверенность в своих силах легко перенесет его через этот барьер. И все-таки он кричал, подгонял… В конце концов Зебулон взял препятствие, но так плохо и неуклюже, что пришлось повторить.

— Жолти, ты остаешься? — крикнула Ольга.

У него не было сил отозваться. Он поплелся к Ольге, словно сам получил команду. Ольга смотрела на него в упор.

— Что с тобой, Жолти? Ты болен?

Он хотел сразу ответить и дважды торопливо глотнул.

— Нет… нет…

Он умолк, издал тонкий свистящий звук и почувствовал, как все, кто собрался уже уходить, обратили на него внимание. К счастью, в этот миг началась собачья свалка, и всем стало не до него.

С горы шли гуськом. Зебулон беспокойно поглядывал вверх и, свесив набок красный язык, словно бы усмехался.

У входа на кладбище Фа?ркашрет Жолт еще раз попытался начать разговор, стараясь говорить легко и неторопливо:

— В последний раз он перелетел перекладину, как лебедь… Но он пятится все время назад. Собака… собака…

— «Собака… собака»! — передразнил его Чаба.

Жолт бросил на него сверкающий взгляд. Этот мерзкий тип с атлетическими плечами его передразнивает! Жолт готов был его убить.

— Собака чувствует, — спокойно продолжал Чаба, — что ты нервничаешь. Что с тобой, старик? Могу поспорить, что это из-за отца. Он, наверное, с немалым трудом пробился сквозь гущу твоих двоек.

Жолт, стиснув губы, молчал.

— Не унывай, Жоли. Мне, например, через семь недель предстоит устный экзамен. И что же я делаю? Я заманиваю удачу, потому что игра идет по крупной. Отметка нужна мне для документа, причем только хорошая. Мне ведь придется сдавать вступительные. Иначе два года армии. Сам понимаешь, какая роскошная перспектива…

Ольга взглянула на Чабу. Видно было, что она волнуется.

— Ты зайдешь ко мне, Чаба? Зайдешь? — спросила она, не скрывая своего беспокойства.

— Я же тебе обещал, — коротко сказал Чаба.

Ну, ясно, раз он ей обещал, значит, зайдет. Это же так естественно.

Жолт хотел продолжить разговор о собаке. Ему не терпелось рассказать, каким смелым становится Зебулон. Он уже может помериться силой с боксерами, если они на него накинутся. Но какой-то спазм тупо сдавил его горло, перехватил обручем грудь и медленно сполз вниз, к брюшине.

Теперь поневоле пришлось хранить обиженное молчание. Впрочем, для Ольги и Чабы это не имело значения, он был для них пустым местом, просто не существовал. Реплики, которыми они обменивались, движения, взгляды — словом, все говорило о том, что Жолт был здесь лишним.

На Силадифашор он все еще слушал их дружное воркование и спохватился тогда лишь, когда паузы в их разговоре стали длиннее. Терзаясь, он заметил, как нервно поглядывает в его сторону Ольга, и приготовился попрощаться. «Если я сию минуту не смоюсь, они попросту вышвырнут меня из трамвая», — подумал он. И, дернув Зебулона, одеревеневшими губами выдавил:

— Чао!

— Ты не забежишь на минутку? — рассеянно улыбнувшись, спросила Ольга.

Подняв в знак прощания руку и растянув рот в беспечной улыбке, он шагнул с подножки вслед за Зебулоном. Зебулон изо всех сил натягивал поводок, но Жолт медлил. Он надеялся, что его окликнут, и сгорал со стыда. «Ты не забежишь?.. Нет?» — слышался ему голос Ольги. А ему так хотелось, чтобы она его позвала: «Пойдем с нами, Жоли!» И то, что это сказано не было, казалось ему непоправимым несчастьем.

Какое-то время Жолт шел с закрытыми глазами. И устоял перед искушением — не оглянулся.

Давясь, он глотал в кухне югурт. И зря спешил: Беата подкралась к нему незаметно и позвала смотреть свои рисунки.

— Мне хочется послать на конкурс «Танцоров». А тебе? — начала Беата.

Что это? Нарядная группа девочек, взявшихся за руки, в национальных калочайских костюмах; каждая в отдельности раскрашена, как кукла, без всяких цветовых переходов и оттенков, но все вместе они создавали видимость движения. Жолт смотрел в изумлении: куклы и в самом деле отплясывали, они кружились в вихре танца, и, хотя это было абсурдом, у него родилось ощущение, будто их ненатурально большие и неправдоподобно черные бусины-глаза создают эффект движения по кругу справа налево.

— Хорошо, — сказал Жолт.

— Моей учительнице тоже нравится. Как ты думаешь, ведь это лучше всего, да?

— Да.

— Хоть бы один рисунок послали в Дели.

— Здорово у тебя получается.

— А тебе я нарисовала пастуха.

Жолт взглянул на пастуха. Деревянная кукла, усы, как бычьи рога, черные пуговки глаз, белая овечья шуба. И надпись: «Жолту от Беаты на память». В горле у Жолта запершило.

— Спасибо, Беа, — сказал он. — Давай я его спрячу… Скажи нашим, что я поел. В общем, придумай что-нибудь и соври, потому что ужинать мне неохота. Сумеешь соврать правдиво?

— Сумею. Я совру, что ты занимаешься математикой.

— Ты что?

— Не подходит?

— Нет, конечно. Кто же этому поверит!

— Тогда я совру, что ты устал на горе Шаш и лег спать. Сойдет?

— Ладно, сойдет, — махнул рукой Жолт.

Беата встала на цыпочки, поцеловала брата в щеку и тихонько вышла.

Жолт взял карту мира, отыскал на ней Индию и старательно измерил линейкой расстояние от Будапешта до Дели. По воздуху оно составляло пять тысяч километров. В Дели откроют выставку, и там на одной из стен закружатся в хороводе большеглазые девочки; на них с любопытством и интересом будут смотреть тысячи зрителей. И конечно, увидят выведенную тушью подпись: «Беата Керекеш, Венгрия». Вот как талантливо рисуют венгерские дети, станут думать посетители выставки, особенно эта Керекеш, которую вдобавок зовут Беата, то есть «счастливая». «Что ж, она этого и в самом деле заслуживает. Конечно, заслуживает, — пробормотал Жолт, — потому что прекрасно малюет». У него было чувство, что в этом определении мелькнул некий оттенок предательства, но на более честный положительный отзыв он был тем не менее неспособен.

Беата, кстати, подала неплохую идею: лучше всего сейчас уснуть, и тогда это дурацкое состояние, возможно, пройдет.

На маленьком столике лежал раскрытый журнал — днем наверняка в нем рылась Магда. Жолт пробежал статью. Статья была медицинская, а вернее, медико-историческая. Автор приводил старинные названия болезней, и Магда некоторые из них подчеркнула. «Ну и текст! Дани просто лопнет от смеха», — подумал Жолт и стал выписывать в блокнот наиболее забавные выражения: «порча ног, дурная рана, худосочие, вгоняющий в горячку нарыв, страшный тлен головы, водянка…»