Бен Гутерсон - Странные дела в отеле «Зимний дом» [litres]

Она обеими руками тёрла виски, головная боль не проходила. Она застонала, осознав наконец, как сильно ударилась.

– У тебя небольшой ушиб, – покачал головой Норбридж, положив правую руку себе на голову, показывая, где именно Элизабет стукнулась об пол. – Ты сильно ударилась.

Элизабет закрыла глаза.

– Есть ещё кое-что. Прежде чем потерять сознание, я слышала голос.

– Голос? – Леона напряглась. – Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, – девочка продолжала тереть виски. – Похоже, его источник находился в хижине, но одновременно он был и в моей голове. Он сказал: «Это твоё!». Дважды сказал.

– М-м-м… Это твоё… Это твоё? – повторил Норбридж. – Что это значит?

Элизабет покачала головой.

– Я не знаю. Но… готова поклясться – это был голос Грацеллы.

Леона легонько пожала плечо девочки.

– Может, тебе это от страха показалось? Ты ушла одна, бежала по морозу, через лес, а тут ещё эти двое, перепалка с ними…

– И сразу всё начало краснеть вокруг, – не обращая внимания на вопросы, рассказывала Элизабет. – Ты знаешь, что это означает. Я уверена, что за всем этим стоит Грацелла.

Девочка тяжело откинулась на спинку диванчика. Голова болела нестерпимо.

– Такое бывает при мигрени? – с надеждой спросила она.

– Такое бывает, когда ударишься головой, – отвечала Леона.

– Вода, аспирин, отдых и холодный компресс на место ушиба, где сейчас гематома, – строго сказал Норбридж. – Вот что тебе сейчас надо. Пару дней ты поживёшь здесь, чтобы мы могли за тобой присматривать. При необходимости мы быстро окажем тебе помощь.

Элизабет не двинулась с места. Она сидела, откинув голову на спинку дивана.

– Знаю, зачем ты это делаешь. Хочешь удержать меня подальше от Ланы, Родни и всех остальных.

– Всё, что я хочу, – это чтобы у тебя была возможность поправиться! – дед смотрел на неё так, что слова его звучали весьма убедительно.

Девочка подняла на деда глаза.

– Но ты же не хочешь, чтобы я встретилась с кем-то из этих людей, правда?

– Не думаю, что это актуально, – ответила Леона.

– В смысле? Как? – девочка с недоумением перевела глаза на Леону. – Что ты хочешь сказать?

– Она хочет сказать, что они уехали, – объяснил Норбридж. – Выписались и покинули отель.

– Прямо взяли и уехали из «Зимнего дома»? И Паутеры? И Лана? И миссис Виспер? – Элизабет была потрясена.

– Именно это я и сказал, – подтвердил Норбридж. – Сегодня до обеда. Все до единого. Они убрались из «Зимнего дома», и, если нам повезёт, мы их больше не увидим. Говорю же тебе, я верю всему, что ты рассказываешь. И, так же, как и ты, хочу защитить наш старый добрый отель.

На следующее утро Элизабет снова чувствовала себя ужасно. Голова болела ещё сильнее, чем в день происшествия. Девочка с трудом ела и в целом не могла что-либо делать без ощущения, что голова вот-вот взорвётся, стоит её повернуть или наклонить. О чтении не могло быть и речи.

Элизабет постоянно думала об отъезде Паутеров, Ланы и миссис Виспер – или Селены Химс, как она теперь мысленно называла последнюю. Невозможно, чтобы эти пятеро так просто отказались от своих планов, сдались и уехали из «Зимнего дома». Более вероятная причина их поспешного отъезда – в том, что в «Зимнем доме» теперь не спустят с них глаз, а Норбридж рано или поздно лично попросит их выписаться из отеля, поэтому шансов воплотить свой замысел, каким бы он ни был, у них всё равно не будет. Но Элизабет была уверена: это всего лишь пауза, а не капитуляция. Придёт время, и Грацелла Зимость со своими помощниками проявятся и нападут опять.

В середине дня Элизабет снова заснула. После дневного сна ей стало чуть лучше, и девочка смогла немного почитать. К вечеру ей опять стало хуже, и только следующим утром самочувствие приблизилось к обычному. Когда Норбридж отметил улучшение – после того, как к ней приходил Фредди и она всё ему рассказала – Элизабет оставили одну на целый вечер. Она сидела на диване с книжкой, поглядывая на заснеженные горы над озером Луны. Всё это время взгляд её то и дело падал на полуоткрытую дверь в спальню Норбриджа, где она была только один раз в жизни. Это был канун прошлого Нового Года, когда её заинтересовала огромная картина, где были изображены Норбридж, его жена Мария и дочь Уиннифред, когда той было на три года больше, чем сейчас Элизабет.

Девочка ещё полистала книгу, потом посмотрела в окно, потом огляделась, потом подумала, что хорошо бы съесть яблоко, потом решила ещё почитать – всё это время она сопротивлялась одной навязчивой идее, застрявшей в её голове с того момента, как она проснулась в гостевой спальне квартиры Норбриджа. Навязчивая идея звучала так: «Последняя дверь где-то здесь».

Наконец Элизабет отложила книгу. Она окончательно решила, что следует проделать заключительные шаги по схеме с печати «Зимнего дома» и выяснить точно, куда они приведут.

Итак, если она правильно помнила, ей следовало войти в квартиру и пройти несколько шагов в том же направлении, в котором она пришла, а затем сделать ещё три шага то ли вправо, то ли влево, затем ещё восемь, затем четыре, затем три. Прошагав пространство согласно инструкции, девочка не удивилась, оказавшись прямо перед дверью в спальню Норбриджа. Она толкнула дверь и заглянула внутрь.

В комнате царила полутьма. Возле одной стены она разглядела два книжных шкафа и большой письменный стол. Картина – огромная, высотой почти до потолка – висела с краю на противоположной стене. Элизабет вошла молча, словно опасалась, что Норбридж тихо спит на своей огромной кровати. Девочка отсчитала оставшиеся шаги и оказалась прямо перед картиной, которую так хорошо помнила с прошлого года: озеро Луны, за ним горы, Норбридж в безупречном чёрном костюме, Мария в изящном белом платье – она была редкой красавицей: нежные, почти прозрачные, зелёные глаза, роскошные чёрные волосы. Между Марией и Норбриджем стояла Уиннифред – мама Элизабет. На ней было фиолетовое платье, волосы перехвачены багряной лентой. Нежная улыбка была копией улыбки Марии. Обе они, казалось, готовы были поделиться каким-то приятным секретом. А может, им просто нравилось быть на улице прекрасным солнечным днём. Элизабет прикоснулась к кулону на своей шее, глядя на этот же кулон на шее матери, нарисованный на картине. Золотая цепочка изящно обвивала шею Уиннифред, а на ней – знакомый тёмно-синий мраморный кружочек, оправленный серебром, с выгравированной надписью «Вера».

«Я отсчитала все шаги и прошла путь, как указано на печати. Дверь должна быть здесь», – подумала Элизабет. Она стояла, разглядывая картину, наслаждаясь изображением мамы и бабушки с дедушкой в их молодые годы. Но тут девочка почувствовала нечто странное. В самой картине не было ничего необычного, но ощущение странности не уходило, только она не понимала, в чём именно состоит эта странность.