Нина Семушина - Те, которых не бывает [litres]

– Да всё правильно. Что я, не понимаю, что ли. Ещё и темно. – Люба подняла голову. Она чувствовала себя настолько глупо, что терять было нечего. – Но я правда хорошо вожу. Если хотите, я вас покатаю. На скорости сорок пять километров в час.

Обрамлённые заснеженными ресницами фары дальнего света несколько раз моргнули и засияли ярче прежнего, а Люба пожалела, что инспектор Козлов не может улыбаться всё время. Вообще всё.

…Рассекая снегопад, сонно бродивший среди домов и деревьев и выискивавший, что бы ещё побелить, чёрный харлей, как послушный пёс, устремился вглубь микрорайона с двумя всадниками на спине.

Дед Мороз достал из правого кармана пожелтевший треугольник в косую линеечку и, усмехнувшись в усы, переложил в левый.

На треугольнике была нарисована ёлка из подобных друг другу треугольников и рыжий кот с семью ногами, сидевший на кривоватой, но узнаваемой цепи. Кот пил молоко из бездонной кастрюли, под которой неумелой, но твёрдой рукой было написано:

«Дед Марос! Паздравляю тебя с Новым Годам. Надеюсь у тибя всё хорошо. Я бы хател паехать на «Харлее», пусть бы даже его вадил ни я. Такое моё зоветное желание.

Володя К. (не Кастрюлькин!!!!), 6 лет».

– А как вы успеваете их всех объехать до Нового года?

– Так ведь пока я всех не объеду, Новый год не наступит, внучка.

Они снова неслись по Камскому мосту – только уже в другую сторону. Позади осталось бесконечное (для Любы) число почтовых ящиков, скрипучих подъездных дверей, покосившихся крылечек и даже настоящих, взаправдашних печных труб (правда, Дед Мороз туда не лазил и вообще страшно оскорбился, когда Люба ему это предложила), в одну из которых Люба аккуратно спускала на верёвочке весь мир и пару коньков в придачу. Роль мира исполнял глобус – и исполнял довольно неплохо.

Впрочем, возможно, что целый мир кому-то тоже достался: подарки у Деда были самые разные. Кто-то получал в подарок игрушечную железную дорогу, кто-то – почти потерянное почтой, но чудом всплывшее откуда-то письмо из Калифорнии, покрытое татуировками синих штампов и шрамами растёкшихся букв обратного адреса.

Кто-то мечтал о собаке, и Любе оставалось только открыть железную дверь подъезда перед замерзающим бездомным щенком, а дальше они вдвоём с Дедом изучали карту во дворе и слушали, как из открытой форточки доносится: «Мама, я назову его Джеком», «Папа, я его уже люблю», «Петя, а может, нам и правда питбуль не нужен; смотри, какой хороший», «А твоя подруга Наташа, она же ветеринар» и, наконец, «Утром звоню Наташе, а до этого, сделай милость, не суй пса в кровать! Что? Джека? Ну тем более, Джек серьёзный парень, у него будет своё спальное место».

…Куда проще и прозаичнее была проблема студентки медицинского училища Анны: вместе с родителями и друзьями наконец собрались встретить Новый год все вместе – в лесу, на лыжах, с мандаринами, чаем в термосе (кстати, вот почему сладкий чай из термоса любят все, даже те, кто просто сладкий чай не пьёт?) и костром, но, разумеется, забыли дома зажигалку.

– Мама, ты не поверишь! – радостно махала руками Аня, едва не разливая чай. – Магазины, конечно, все давно закрыты, но я прямо у лыжной базы встретила такого высоченного старика, который дал мне аж десять коробков спичек!

– Отберите у неё их скорее, – призывал с набитым мандаринами ртом фельдшер Валера. – Она их или сломает, или потеряет!

– Если и потеряет, то в целом не сегодня, – меланхолично протянул так и не представившийся парень с длинными волосами, который периодически проявлялся из толпы, чтобы настроить кому-нибудь крепления у лыж. Как его звать-то? При встрече Валера не спросил, а теперь было уже неудобно.

Ну, значит, не судьба.

…Игорь Иванович К., встречавший Новый год в парке на трамвайном кольце, отправился к пруду покормить уток, а когда вернулся, обнаружил, что ёлка у деревянной сцены наряжена. Прямо как в детстве: тут были и старинные вишенки из медной проволоки, и шар с памятным олимпийским мишкой, и даже фарфоровый голубь на прищепке, которому ещё лет тридцать назад кто-то из гостей отбил крыло, привычно нахохлился возле ствола, отворачиваясь раненым боком от наблюдателя (Люба едва не отбила ему второе крылышко, но этого инженеру К. знать было вовсе не обязательно!).

Кое-что, впрочем, Игорь видел впервые. Но мятного цвета шарик с нарисованными на нём белыми снежинками как будто всё ещё хранил тепло музыкальных пальцев, пахнущих ментоловыми сигаретами, – хотя пальцы, касавшиеся его, и были теперь бесплотны.

Также нетрудно было определить, кому принадлежала ханукия, которую Люба сначала отказывалась зажигать, мотивируя это тем, что язык-то она знает, а благословение нет. Закончилось всё тем, что Ольга сходила за Бертой Исааковной, которая отругала почему-то не Любу, а Асю (которая была вообще ни при чём) за плохую память, но явно была очень тронута.

Куда Ольга ходила за коллегой, Люба предпочитала не думать – равно как и о том, как именно в мешке у Деда Мороза оказались красная звезда с отколотым лучиком, пряничный домик, часы из крышки от «Нескафе» с нарисованными не в том порядке цифрами, хрустальная сосулька, плюшевый медведь с клетчатым ухом и другие сокровища, принадлежавшие в самые разные эпохи другим призрачным оркестрантам, собравшимся на сцене.

– Люба, – наконец нарушил затянувшееся молчание Дед, – притормози чуть-чуть. Я очень давно, уже минут двадцать, хотел спросить у тебя: ты умеешь врать?

– Что?

При нажатии на тормоз мир вокруг обрёл очертания, и красный кирпичный дом по левую сторону от дороги, утонувший в снегу почти по карниз первого этажа, оказался подозрительно знакомым. И эти заросли болиголова, сухими ветряными мельницами стремящиеся в небо из сугроба. И эти старинные ковры, год за годом в дождь и слякоть сушащиеся на турниках и качелях. И эти засохшие ветки плюща, обнимающие козырёк подъезда и, кажется, удерживающие его от неминуемого падения. И окно. Одно ярко светящееся окно на втором этаже.

Люба надавила на газ.

– Нет-нет, мы приехали.

Люба спрыгнула с мотоцикла, оценила диспозицию и, недобро ухмыляясь, повернулась к Деду Морозу.

– А вас не случайно в Болгарии называют Дядо Мраз!

– Не меня, а моего коллегу! – возмутился старик, отряхивая бороду. – Ты ж переводчик, должна бы знать. А Мразу надо бы позвонить поздравить. Что-то он на поясницу жаловался под Рождество, как бы не разболелся!

Но Люба его уже не слушала. Она стояла и смотрела на это окно, похожее на зависшую в воздухе звезду, которая почему-то решила не падать не землю.

Казалось, что здесь не изменилось ничего. Так же, как пятнадцать лет назад, шёл из трубы дым, алела там, в вышине, герань на подоконнике. Та же табличка с номером и именем дома. Даже плющ, казалось, не забрался выше карниза… И наверняка футбольный мяч, которым они играли, всё ещё лежит в кустах и даже не сдулся. И всё, что они писали мелом на стене в подъезде, так там и осталось. Только не прочитать – на двери висел ржавый, украшенный странными завитушками замок.