Надежда Гарнык - Лисье время [litres]

– Вы… Вы пушная фея? – обрадовался вдруг Дед Мороз. – Вы меня не узнаёте, Татьяна Михайловна? – Тут Дед Мороз осёкся и стал водить хоровод.

Ляля улыбнулась сжатыми губами и спрятала руки за спину – она хотела заявить, что горностай ей нравится больше, потому что он на мантиях царей, но не успела – глупый Дед признал вдруг бабушку. Раз так, раз бабушку знают волшебники, то Ляля не будет «забивать» волшебников дюжими познаниями в сфере меховых шкур и пластин. Добрые волшебники думают, наверное, только о хорошем, как могут веселят Лялю. И Ляле стало ужасно стыдно, когда бабушка со Снегуркой и Дедом отпели все слова.

– Я просто песню «В лесу родилась ёлочка» не очень люблю, вот и не стала водить с вами хоровод.

– А почему не любишь? – рассмеялась Снегурочка и откинула свою белоснежную косу за спину.

– Скучно. Одно и то же каждый год. В год свиньи – в лесу родилась, в год крысы – она росла, а у нас в лесу, между прочим, крестовки нарождаются, и, знаете, очень крупные, почти как тигры прям. И не краснеют!

– Песня одна, а подарки-то каждый год разные! – Дед Мороз хлопнул себя по дублёным бурым рукавицам и стал копаться в мешке.

– Можно и без подарков, они скучные, – прошептала Ляля. Она часто так шептала в саду, когда была ещё одна, без Лулу, когда её часто шпыняли, а иногда затыкали даже шепчущий рот.

– А вот и нет. И не скучные! – сказал Дед Мороз заискивающим голосом, таким голосом говорили с Лялей подруги-не-разлей-вода, когда выпрашивали куклу домой на вечерок…

Хлопок бумажной конфеты – и Дед Мороз достал коробку-махину! Яркую, гигантскую: нарисована Лулу на фоне домика! Это домик! Огромный дом для её любимой куклы! С комнатами, с гардеробом, с кухней и ванной. Ни у кого в группе, даже у Насти, не было такого домика! Ляля онемела, она стояла и смотрела, как улыбаются и смеются, и водят хоровод вокруг ёлки бабушка и Снегурочка с Дедом Морозом, и поют новую и незнакомую песню:

– Мы все спешим за чудесами, но нет чудесней ничего…

И что-то там ещё про дом и его крышу…

Ляля еле-еле сдерживалась, чтобы не закричать. Слеза предательски тянулась по щеке. И сопли тоже покатились в рот вместе со слезами… Она обняла Деда Мороза. Халат его был холодный, так и должно быть у всех настоящих Дедов Морозов. От Деда пахло слегка водкой – так пахло от дедушки Вити, и от тёти Гали, и от мамы Руслана, и от редких пап, приходивших в группу за детьми. Противный, но знакомый запах.

– Спасибо! Вы настоящий волшебник, – сказала Ляля, а бабушка оттянула внучку и виновато принялась её сморкать, как маленькую, будто Ляля сама не умеет сморкаться.

– Ну что ты, Лялюшка. Дедушка так старался для тебя, а ты рыдаешь…

– Это я от счастья, бабушка! Я раньше думала, что нельзя плакать от счастья, только от обиды, а теперь сама рёва-корова счастливая…

Дед Мороз стоял какой-то озадаченный, а Снегурочка присела перед Лялей на колени и сказала:

– Запомни: этот кукольный дворец из коробки принесёт тебе огромное счастье. Ты будешь самой красивой и самой необыкновенной девочкой. А когда вырастешь, то выйдешь замуж за принца на белом коне, как и твоя кукла.

– Разве Лулу женилась?

– А как же? – улыбнулась Снегурочка. – А кто, думаешь, ей дом такой отгрохал? Жених! Ты мне веришь?

Ляля закивала. Она всё стояла, обнимая коробку. Всё прыгало, неслось перед глазами, как в трубе со стекляшками, в которую Ляля так любила смотреть. Она не заметила, когда Дед Мороз и Снегурочка пропали. Около ёлки оказалась только бабушка. Бабушка понимала Лялю, торжествовала больше её:

– Ну что, Лялечка?! Вот так подарок!

– Из телевизора подарок, из рекламы! – торжествовала Ляля.

В эту новогоднюю ночь Ляля даже не вспомнила о маме, она думала только о том, что у её Лулу теперь есть свой дом, который ей подарил жених.

Ляля так была счастлива, что с неохотой, но всё-таки поплелась в сад, набила ватой пятнистый чулок из набора – получился тигр. Бабушка подправила «тигрёночка», что-то зашила и повесила символ года на ёлку и умилялась и в этот день, и на следующий, и ещё много-много лет после («Как на лисичку похож! Оригинальный окрас! Рыжий, с чёрными подпалинами»), пока не слегла окончательно и не перестала наряжать и разбирать ёлку.

После Нового года, когда в садик ещё не ходили и ждали Рождества, Ляля сидела на ковре и играла в Лулу. Лулу, уставшая от обжираловки, болела в своей кроватке и громко храпела. Звонил телефон – тихо скрежетал, как обычно. Бабушка приглушила телевизор, поднялась с кресла и вышла из комнаты. Ляля отчётливо услышала её разговор по телефону – дверь в комнату не была закрыта.

– Как? А почему вы звоните шестого? Вы разве работаете сегодня? Что вы говорите? Но почему сегодня? Понятно, понятно. Хорошо. Спасибо. – Бабушкин голос стал совсем тихим, и Ляля убрала на пульте звук телевизора вообще. – Какое лекарство? Сколько? Понятно, понятно. Но разве сберкасса работает сегодня? Ах, до обеда? Спасибо, тогда я сейчас же. Да-да, я записываю, поняла: улица Волкотруба. Алё?! А если всё-таки не сегодня?..

Ляле не понравился этот разговор, бабушка испуганно суетилась. Такое случалось с ней только до операции, теперь же – никогда. И вот пожалуйста, снова какая-то боязнь. И зачем бабушке сберкасса? Они же ходили туда вчера – бабушка получала пенсию. Поход за пенсией нравился Ляле – надо было идти мимо шоссе в соседний микрорайон; все маршруты мимо шоссе Ляля обожала, если там не было гаражей…

– Ляля! Я сейчас, быстро! – сказала бабушка из прихожей, наскоро застёгивая самую некрасивую свою шубу из беличьих лапок. Шуба давно облысела, залысины напоминали трещины на сухой дороге, но в этой шубе были самые удобные карманы: и внутри, на вытершейся подкладке, и снаружи – карманы, как две глубокие бочки, так ещё на пуговицу застёгивались.

– Нет! – почему-то сказала Ляля. – Я не останусь больше одна дома! Я боюсь без тебя!

Множество раз после Ляля спрашивала себя: почему она потребовала идти с бабушкой, не бросила её? Может быть, Ляля почувствовала беспокойство из-за настроения бабушки, а может, из-за этого страшного полушубка, который бабушка носила только дома, когда болела и кашляла? Всегда бабушка, оставляя Лялю одну в квартире, была весёлая и деятельная и, уходя, долго выбирала, какую шубу надеть: для мороза – дублёную овчину мехом внутрь, от снега – каракульчу, для оттепели – лисий полушубок, для весны – беличью пелерину. Сейчас же бабушка явно напугана и не надевает каракульчу, хотя сейчас время именно этого пальто. Ляле очень хорошо было знакомо такое состояние по саду, это плохое настроение, угнетённое, когда мучаешься, ждёшь вечера, чтобы забрали из этой противной группы, где, кроме Руслана, с тобой никто не разговаривает. Мама ещё летом, прощаясь с Лялей на вокзале, сказала потихоньку, чтобы Ляля за бабушкой следила.