Надежда Гарнык - Лисье время [litres]

Только-только всё наладилось в детском саду, всего год Ляля спокойно прожила в своей ставшей родной подготовительной группе. Только-только Ляля поблистала на выпускном в садике, с лентой в русых волосах, в платье, простом, но струящемся, с рукавами и юбкой-гофре кремового цвета. На таком платье настояла мама, мама не любила оборочек, рюш и многослойных, бьющих статическим электричеством воздушных кринолинов. Ляле, конечно же, хотелось быть как остальные девочки – принцессой, но она не стала перечить маме – ведь она не в стае, она наблюдает за конкуренцией в стае со стороны… Кремовое платье, которое передал, конечно же, как и остальную одежду и обувь, проводник дядя Димон Краснобаев, было вполне сносным, праздничным. Хотя Ляля и не возлагала на него никаких надежд. А вот на фотографии произошла метаморфоза: платье выглядело самым красивым, оно очень Ляле шло и было не как у всех. Бабушка плакала на выпускном, сидя среди гордых и независимых чужих бабушек. А мама, переехав в конце августа насовсем, сказала, вставляя фотографию в альбом:

– Надеюсь, ты увидела наконец, какие всё уродливые платья на ваших девочках и поняла теперь, что не надо быть стадом?

– Почему уродливые? – удивилась Ляля.

– Потому что штамповка.

– Как так? Их что, штампуют?

– Штампуют, штампуют.

Ляля отвыкла от мамы. Знакомясь сейчас, в последние августовские, последние дошкольные дни, с мамой как бы заново, Ляля начинала «врубаться»: мама – это не милая бабушка, мама не любит ничего объяснять, раздражается. Зато она любит обнимать Лялю, целовать и говорить:

– Ты моя хорошая, ты моя красавица, ты моё солнышко, – всё то же, слово в слово, что она говорила лисам, которые выбежали к их дому, чтобы предупредить о будущей неприятности с украденным кошельком. Ох уж эти кошельки.

Штампуют, штампуют… Ляля представила фантастический аппарат злого профессора-гения из мультфильма про принцессу Лулу. Аппарат опускал гигантскую форму, наносил на ткань трафарет, станок выплёвывал платья. Они падали в тележку, как в недавно открытом супермаркете, и сами складывались аккуратными стопками, как на прилавках с детской одеждой на рынке.

Ляля часто рассматривала выпускной детсадовский альбом – папку, где фото было прямо на форзацах и занимало весь разворот. Всё лето на даче, каждое утро, проснувшись, она выбиралась из-под одеяла, усаживалась в кровати и под жужжание мух и ос, бившихся в стекло, под щебет неугомонных птиц, под стрекот сойки, стук дятла и кукование кукушки любовалась собой. Она стояла в первом ряду, крайняя справа. Как же она расстроилась, когда её так поставили. Но теперь приехала мама и, выслушав, как ни странно, эту жалобу дочери очень внимательно, объяснила, что по законам восприятия глаз скользит слева направо, и место Ляли выигрышное. А ведь и правда: взгляд скользит. Скользит, скользит: девочки в пышных платьях с пышными рукавчиками-фонариками – как фрейлины Андерсена; взгляд утыкается, врезается в Лялю – с фото смотрит очень красивая девочка с волосами до плеч, в торжественном кремовом платье с кружевным воротником и такими же манжетами. Над манжетами – пышные сборки, юбка платья – струящиеся складки-гармошка. Завершают образ роза на ленте-ободке в волосах и кремовые туфельки с застёжками-розочками. Мама увлечённо объясняла про образ. А Ляля вспоминала, как надувала губы, когда они с бабушкой заходили в магазин, – на вешалке висели желанные, принцессины платья, а бабушка держит деньги для похорон в сберкассе, похороны ещё неизвестно когда случатся… Как же Ляля радовалась теперь по осени. Мама права! Стадо, настоящее стадо эти девочки, так досаждавшие первые годы и ставшие подружками сейчас. Воздушно-стеклянное стадо, как фон, как дополнение. На девочках и колготки неподходящие, и туфли какие попало, в волосах жуткие атласные банты, от которых мама и сейчас шарахалась в универмаге. Ляля – как алмаз, мерцает и переливается на фоне стада… В ту далёкую рождественскую неделю мама сказала «стая» – слово, которое так напугало и продолжало пугать. Пусть Ляля в стаде, но не в стае. Стадо – это же просто глупые коровы, а стая – кусачие собаки и хищные лисы. Именно они в стае, в стае! Не парами нападают, парами они выбегают предупредить, а бегают по полю стаей, притворяясь, что ищут мышей, на самом же деле – успокаивают Лялю, недаром мама, как только вошла в квартиру, сразу ринулась на кухню, смотреть на поле.

Утром первого сентября Ляля еле проснулась – ведь ночью она слушала разговор о Дусе и заснула только тогда, когда совершенно уверилась: бабушка не только развила лисам мозг, но и продлила жизнь. Ведь Дуся, которая так волновалась и не хотела отставать по дороге в универмаг, старше Ляли, она помнит маму молодой девушкой, ещё не курящей… Теперь Ляле казалось, что она видела Дусю и когда на них с бабушкой напали собаки – может, это она сидела тогда рядом с Лялей. Она тощая, волос плохой… Впрочем, начиналась метель, может, это и не Дуся совсем, кто их, этих крестовок, разберёт…

Наскоро умывшись и наотрез отказавшись чистить зубы, Ляля побыстрее – как бы не опоздать! – надела кофточку и восхитилась: на рукавах внизу – воланы, спереди тоже воротник-волан. А вот и школьный сарафан. Сарафан купила бабушка в магазине. Воланы касаются его, украшают. В школу Ляля шла в новых, таких многострадальных туфлях. Из-за них у мамы украли кошелёк. Удивительные туфли – чёрненькие с вырубкой. Колготки на Ляле кружевные, в волосах никаких бантов, но вплетены маленькие заколки-цветочки, они переливаются. Делая причёску, мама чуть подстригла Лялю, подкрутила странным тёплым аппаратом – и Ляля стала вся в кудряшках и усыпанная переливающимися малюсенькими цветочками. Холодный ветер развевал волосы, Ляля была счастлива – самое худшее, все детсадовские мучения, позади. И пусть Лиза и Настя с ней в классе, а глупая Эля, с которой Ляля хотела быть в одном классе, в другом, пусть и это, хотя и жаль ужасно. Но у Ляли теперь такая мама, она будет работать здесь на телевидении, а не как у Лизы – в казино, да и выглядит мама просто сногсшибательно. И Ляля сейчас красивее, чем на детсадовской фотографии.

Я им ещё докажу, я им ещё покажу, торжествовала Ляля, подпрыгивая в автобусе на задней площадке вместе с бабушкой и мамой. Когда они появились на школьном дворе и подошли к милой учительнице, та сразу вручила табличку «1А» Ляле. Было рано, народ только начинал подтягиваться на линейку, к учительнице подходили какие-то взрослые, и все улыбались Ляле; наконец огромный дядя в тёмно-синем костюме сел перед Лялей на корточки, дал ей большой колокольчик, просто огромный колокол, и сказал:

– Позвони.

Ляля затрясла колокольчик, позвонила. Звук, как и положено колокольчику, был несколько неприятный, режущий, но звонкий, и не такой пронзительный, как лисий лай.